На столе самовар. Развернул копченую курицу. Выглядела она правда, бледновато, хотя и куплена в заводской кулинарии. Там их и коптили. Чтобы убедить маму, что курица свежая я отломил ножку и стал есть первым.
В это время в окне мелькнула тень.
— Кто-то идет к тебе, — говорю, — с левой стороны.
Вскоре на пороге показался Масленников. Он в старом черном демисезонном пальто, черной матерчатой шапке. На лице щетина. Глазки маленькие, колючие. Совершенно трезвый. Поздоровался. Он, по рассказам со стороны, бывший вертолетчик. Работал на Севере. Да не сложилась семейная жизнь. По пьяни убил жену. В заключении лет десять, а потом судьба забросила в Чернеево. Тут осел. Жил один. Потом приютился у одной вдовы. Выпивали. Та болела и умерла. Опять один. Стал похаживть к Чешковым. Тут, обычно и шли широкие застолья.
— Проходите, — говорю. — К чаю.
Мать тоже:
— Садись, чай вместе пить.
— Нет! Спасибо! Я поговорить…
Присел. Я отошёл в передний угол, чтобы не мешать разговору.
— А чего ты? Иди, ешь, — говорит мне мама.
— Да, думаю, у вас свой разговор. Секретный.
— Чего секретного? Шурка, вон послала… Предлагают кормов. Брать или нет…
Шурка работает дояркой на ферме. Выпить хочется, а нечего. Чуть не выпалил: «Бери, конечно», но сдержался. И так безразлично: «Сама решай».
У Масленникова оживленно блеснули глаза.
— Я все перевожу, — заявил он.
— Только не на себе, — сердоболится мать. — А то, тяжело ведь…
— Нет! Мне Сережка довезет…
— Надо бутылку! — посмотрела на меня мать. — Подать?
— Сама, сама…
Снова блеснули радостью глаза пришельца. Но мама не спешит. Спрашивает:
— Колька-то выписан из больницы?
Колька — муж Шурки — маме племянник, а мне — двоюродный брат.
— Вчера пришел. Худой очень…
— А что?
— Сердце у него… Пилепсию признали…
— Эпилепсию, — поправляю.
— Да, да! Там в больнице два раза падал…
— Вроде у него раньше-то такого не бывало, — говорю.
— Нет, было! — поправляет мама. — . Тамара Милавина тогда ещё уколы делала.
Мама подала Масленникову бутылку. Тот стал поспешно запихивать ее в карман.
— Все, договорились. — Я перевезу корма…
И уже на пороге:
— Матери Колькиной только не говорите, а то…
И он вышел. А мама безпристрастно:
— А чего не говорить? Она и так постоянно твердит: «Колька у нас не жилец…»
— Как бы он не пил…
— Полно. Шурка-то, его жена, не может жить без вина и он тоже… Масленников — то. Хитрый. Никогда до пьяна не напьется. А она — до повалихи… Да что им эта бутылка? Знают, что я на второй талон выкупила, вот Шурка и послала. Хорошо еще, что совхоз-то ноне богат. Работают-то через пень-колоду, а все равно им еще и кормов дали. Три, говорит центнера…
