Опять все в слесарке, а я сперва долил масла в бак.
Тут бригадир объявил, что был Ноженко и велел вернуть родную для машины гидростанцию.
— Я, — говорит Курочкин, — начал возмущаться, де, угробим оборудование. А начальник цеха,
мол, сегодня надо сделать план. Дать шестьсот кубометров плиты, а завтра будем думать.
— Вот так, — сокрушался Курочкин, размахивая руками. — Сегодня план, а завтра будем думать, — повторял он слова Ноженко. — Все раскурочим, а потом и не собрать.
Перекинули все на старый лад. Рядом крутился Ноженко. Запустили машину. Стала работать.
Подошел механик цеха Зубов:
— Мне кажется, что масло в гидростанции греется из-за шлифмашины. Где-то в ней клинит.
Я, хоть совсем недавно пришел сюда на работу, но понимал, что он несет чушь. Курочкин тоже округлил глаза:
— Да чего может клинить? Если бы клинило, так подгорели бы и перевернулись ремни.
— Ну… — безразлично буркнул Зубов.
Курочкин коснулся рукой до металла:
— Редуктора все холодные. Они бы ведь тоже грелись.
Я сунулся со своим мнением, что клинить может только из-за муфты. Но она пока работает.
— Тут возник Ноженко и дотронулся одной рукой до Курочкина, а другой до меня:
— Помогите снять валик гидравликам, — и показал на поодаль работающих у пресса.
Мы подсобили снять деталь со станины весом в двести килограммов.
В это время электрик собрал схему на шлифмашину, а оператор ее запустил. Через неё пошла древесно-стружечная плита. Никакого клинения не наблюдалось.
— Клинит у Александра Васильевича в голове, — возмущенно говорит Курочкин. А Игорь Соколов его успокаивает:
— Да, брось ты переживать! Это ему перед начальством надо выглядеть знающим и работящим. А на самом деле он — кабинетный работник. Был-то директором комбината хлебопродуктов.
— Точно, — поддержал Курочкин. Не один раз было ему сказано, де, доставайте насос, а то встанем. Вот и приехали! Он тоже угрюмым стал. Раньше-то вторая линия горя не знала. А сейчас ее бросает как корабль — от берега к берегу.
