Мне не хотелось спорить. Я радовался замечательным трофеям — клыкам. Позже с помощью мелкой ножовки я распилил с обеих сторон гнезда, в которых они сидели, и, вынув их, измерил по наружному изгибу. Тридцать сантиметров! Настоящие бивни!
Но стариков терзали совсем другие мысли. Лукса, уже изучивший мой характер, начал издалека.
— Слыхал, на севере якуты огненный гриб жуют. С собой носят в кожаном мешочке.
— Какой такой гриб? — изумился Ахи.
— Мухомор сушеный. Не всякий. Серый, кажется, годятся. Захотел веселиться
— пожевал. Говорят, лучше водки — голова утром не болит.
— О, шибко хорош гриб!
— Вот ты, Ахи, — продолжал Лукса, — кабана ругаешь, а зря. Хороший кабан. Такого большого кабаньего сердца я еще не видел. Ты, Ахи, наверно, тоже не видел?
— Чего так говори? — запальчиво возразил старик, но Лукса успел перебить его:
— Очень большой кабан. Давай, Камиль, выпьем за самого большого хорского кабана, — и с чувством поднял пустую кружку. Ахи, так и не поняв трюк сотоварища, насуплено сопел:
— Чего большой? Много больше гляди.
— Ох, и хитрый шеф у меня, — засмеялся я, уступая.
— Хитрецы в стойбище спят, а дураки в лесу сидят, — довольно хихикнул Лукса.
Ахи, оценив, наконец, ситуацию, преобразился, нетерпеливо заерзал и, что-то пробурчав набитым ртом, стал искать глазами свою кружку:
— Твоя молодец, Камиль! Асаса! — примиряюще сказал он, вылив свою долю. — Беда, как хорошо. Дай, однако, табачку, моя кончался.
Воспользовавшись переменой настроения Ахи, я, подавая коробку «Золотого руна», спросил:
— Ахи, как вы думаете, в чем секрет целебной силы женьшеня?
Подобревший старик не замедлил с ответом:
— Женьшень корень ученый. Долго живи — много знай. Своя сила хороший люди дари. Плохой люди не дари, — раскуривая трубку, старик ненадолго примолк.
— Одна ночь, — продолжал он, — цветок гори яркий огонь. Эта ночь корень копай — любой болезнь лечи. Умер — живой делай. Однако эта ночь корень трудно копай. Дракон береги. Только смелый дракон победи.
Беседовать с Ахи на отвлеченные темы мне доставляло огромное удовольствие. Опытный промысловик, знающий буквально все о повадках животных, народный делитель, шаман своего племени обо всем остальном он имел наивно-детские представления.
— Ахи, а вы верите в загробный мир?
— Чего такой? — заморгал он.
Лукса, жестикулируя больше обычного, стал объяснять ему по-удэгейски. Старик понимающе закивал:
— Я так знай: умри — под земли ходи. Под земля все живи. Река, тайга, звери, нижний люди. Только обратно живи. Старика молодой делай. Моя скоро туда ходи. Котомка готовил.
