— Учится в театральном, — шепнула мне на ухо Ася, кивнув на красавицу. — Подружка Иноземцева. Они одноклассники. У них роман еще со школы. Хороша, конечно, но тип довольно приевшийся.
Лучше бы Аська подсыпала мне в бокал мышьяка! Такой острой боли, такой тоски я, кажется, никогда не испытывала. Что это было? Ревность, безысходность? Ведь я никогда не питала надежд, не мечтала о нем. Знала, что когда-нибудь рядом с ним непременно появится такая лучезарная красавица, будущая примадонна.
— Еще неизвестно, какая из нее получится актриса. Кроме внешности, неплохо бы иметь еще капельку таланта, — занудствовала Аська.
Красавиц она не выносила. Наверное, предпочла бы ежедневно терпеть издевательства Гонерильи-Ольги, только бы все девицы вокруг были похожи на эту крокодилицу. Когда я впервые увидела Асю на вступительных экзаменах, то подумала: какая милашка! У нее были совершенно правильные, безупречные черты лица, прекрасные волосы, роскошная фигура. Но уже через две-три недели она потеряла в моих глазах все свое очарование. В чем тут дело, я не пойму. В ней напрочь отсутствовало то, что называют женским обаянием, изюминкой, индивидуальностью. В общем, это был довольно таинственный и непонятный случай, никогда в жизни с подобным я больше не сталкивалась. Сколько угодно красоток пустых, легкомысленных тем не менее пользуются громким успехом. А возле Аськи всегда царила пустота, и это наводило на мысль о какой-то мистической порче.
Наконец старики удалились в другую комнату, Ленка принесла свечи, включили магнитофон. Начались танцы. Я рада была забиться в кресло и переживать свое несчастье, наблюдая из полумрака за чужим весельем. Так неожиданно подкосила меня страшная новость. Но в покое меня не оставили — то и дело вытаскивали в общий круг, заставляли веселиться.
Едва ли не с первого класса я занималась гимнастикой, потом бабушка водила нас с сестрой в танцевальную студию. Так что плавно и красиво двигаться в такт музыке я могла бессознательно, чисто механически. К тому же папа не раз повторял мне, что в гостях и вообще на людях нельзя выказывать своего дурного настроения. Это невежливо и несправедливо по отношению к хозяевам, которым в этот день радостно и весело. И я улыбалась и танцевала, даже беззаботно болтала о чем-то с девчонками. Но на душе было скверно. Я и предполагать не могла, какой сюрприз готовит мне этот вечер, так неудачно начавшийся.
Я кружилась в чьих-то объятиях, но все Миши, Сережи и вовсе незнакомые молодые люди были для меня на одно лицо, совершенно одинаковые. Не все ли равно, кто обнимает, «кому на плечи руки класть». Стоит закрыть глаза — и представляешь рядом Его, его синий свитер, его запах и мягкий, обволакивающий голос. Но я уже тогда умела обуздывать себя. «Не позволю, не позволю! Не стану рабой этого наваждения, — твердила сама себе. — Нельзя думать о нем днем и ночью. Нужно гнать эти мысли, эти глупые мечтанья прочь!» И я их гнала, заставляла себя переключаться на другое, вчитываться в книгу, забываться в пустых разговорах.
