Бил верховный час — двенадцать! Думается, что мне
делать
Над финалом фолианта Знаний Индии и Дня…
…Гоголю ещё семнадцать. Площадь же уже Сенатска.
Пушкин вычеркнут из списка. Лермонтова демонизм…
…Русский мальчик — с револьвером, –
икс?…
Угрюмый питерский вечер, сумрачная комната в коммуналке, скрипучий паркет, тёмные резные шкафы, лепнина на потолке. Светлые пятна лиц вокруг большого стола. На столе — бутылки и печенье.
Произносимые Соснорой строки бьют током. Его голос глубок, с некоторым специфически соснорианским акцентом, и звучит откуда-то оттуда.
И особенно нездешним током пробивают те главные слова, ради которых всё написано.
Но ответь мне: в том тартаре встретимся ль мы с ней
и так ли,
пусть не в ситце, не в тиаре (извещён я: нагота!).
Будем ли мы там и те ли? — души пусть! — не трать о теле,
говорить хоть с глазу — то ли?
— Никогда!
За год до этого стихотворения погибла бывшая жена Сосноры Марина Яковлевна. Кажется, покончила с собой. Точно не знаю.
Встретимся ль мы там? И те ли?
Опять я всё путаю. В тот раз читалось, кажется, другое стихотворение, а это тоже читалось, но в ином антураже. Какая разница. Мы проехали Гостиный двор и пересекаем улицу Ломоносова, бывший Чернышов переулок. В конце переулка — площадь возле Фонтанки и круглый сквер на ней, так называемая Ватрушка. А рядом — улица Зодчего Росси, где жил Соснора.
Он там жил в одном доме с балеринами. По этому адресу расквартировано всемирно известное Вагановское училище, ныне Академия балета. В этом огромном строении, внутри, во дворах, темнели какие-то двери, а за ними скрывались лестницы, ведущие в коммунальные квартиры. В одной такой квартире почему-то жил Соснора, хотя, вообще-то, там обитала в основном театральная публика.
Он здесь жил, и мы иногда, после занятия ЛИТО, доходили пешочком до Ватрушки. Каким-нибудь майским тёплым вечером приятно было посидеть с полчасика на скамейке под липами, глядя на памятник-бюст могучего Ломоносова.
Вот, мы сидим на скамейке, как в том же его стихотворении.
Он с глазами, я с глазами. Оба смотрим в оба…
На бюсте Ломоносова топчется, может быть, вран, а может, голубь.
Вран «всегда» сидит на бюсте, я «всегда»
пишу в бумаге…
(Соснора — из цирковой семьи: его отец Александр Соснора в молодые годы выступал в цирке акробатом, где-то на юге, в Крыму. И вполне возможно, что на его акробатические номера смотрели сверху, из амфитеатра, два печальных глаза, расположенных над широкими тёмными усами: Александр Грин. Тоже ведь крымский человек).
