И вот Андрей, или уже Антоний, говорит раненому: «Нет, ты не один, я буду с тобой». И действительно, приходит к тому через некоторое время, садится с ним и сидит, пока тот не умирает.
Это, конечно, невозможно пересказать, это надо слушать самого владыку Антония.
К счастью, видеозапись сохранилась, и с неё распечатан текст. Подлинные слова митрополита Антония, как он говорил, даже без всякой правки.
«…Он подумал, сказал ещё:
— Знаешь, даже если ты будешь здесь сидеть, пока мы разговариваем, я буду сознавать твоё присутствие, а в какой-то момент я тебя потеряю и уйду в это страшное одиночество в момент, когда страшнее всего — умирать.
Я ответил:
— Нет, не так. Я с тобой рядом сяду. Сначала мы будем разговаривать, ты мне будешь рассказывать о своей деревне; дашь мне адрес своей жены. Я ей напишу, когда ты умрёшь; если случится, навещу после войны. А потом ты начнёшь слабеть, и тебе будет уже невозможно говорить, но ты сможешь на меня смотреть. К тому времени я тебя за руку возьму. Ты сначала будешь открывать глаза и видеть меня, потом закроешь глаза и уже меня видеть не сможешь, уже не будет сил открывать их, но ты будешь чувствовать мою руку в своей руке или свою руку в моей. Постепенно ты будешь удаляться, и я это буду чувствовать, и периодически буду пожимать твою руку, чтобы ты чувствовал, что я не ушёл, я здесь. В какой-то момент ты на моё пожатие руки ответить не сможешь, потому что тебя здесь уже не будет. Твоя рука меня отпустит, я буду знать, что ты скончался. Но ты будешь знать, что до последней минуты не был один.
И так и случилось»[16].
Как-то это всё странно. Жил-был человек. Всё, что входило в него — пища, питие, впечатления, знания, — входило посредством тела. И всё, что из него исходило, тоже исходило посредством тела. Он говорил губами и языком, щурил глаза, хмурил брови, морщил лоб, делал жесты руками и всякие па ногами. И вот всё это затормозилось, обмякло, перестало двигаться, потом одеревенело, потом и вовсе испортилось и исчезло. Человека там уже нет, это ясно. Из этого всего он вышел, как змея из старой шкуры.
Но сам-то человек где? Куда делся и что он теперь?
Как, опять же, у Хармса, про рыжего человека, у которого не было глаз и ушей. «Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было!»
