Утро седьмого дня | страница 22



Мария. Иоанн, что?

Иоанн. Гробница, куда положили, пуста, и никто не знает, где Он.

Удар и звон. Это кувшин падает из рук Марфы и разбивается, разбрасывая по всему обозримому пространству радужные искры-брызги.

Лазарь. Кто сказал?

Иоанн. Я сам видел.

Мария. Что?

Иоанн. Пустота.

Мария. Пусто там, и тела нет…

Иоанн. Что?

Мария. Пустота.

Иоанн. Одни ризы лежащие. И плат, который был на главе Его, не с ризами, а особь свит, аккуратно так, на другом месте.

Молчат все. Тихая-тихая мелодия, то ли журчание воды по камушкам, то ли колыбельная.

Марфа. Что же это? Кто взял? Куда положили?

Мария. Он жив.

Иоанн. Магдалина была там раньше всех, когда ещё темно. И видит, что камень отвален.

Мария. Он жив. Его нет там.

Иоанн. И бежит, и приходит к Симону Петру… И я там с Петром был… И говорит, вот как ты: «Унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его».

Мария. Я иду к тебе во тьму…

Иоанн. Побежали мы оба, только я скорее. Наклонился, вижу — лежат пелены. Но не вошел внутрь. Тут и Пётр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и платок… И я вошёл.

Марфа. Что же это?

Иоанн. Я не знаю. Да. Невозможно поверить. Он воскрес. Я знаю.

Мария. Да. Он жив.

Иоанн. Он жив.

Лазарь. Он жив.

Несколько секунд молчат, как будто прислушиваются. Возможно даже, кто-то начинает напевать.

Лучик — в щёлочку, как мышь.
Никого здесь. Тишь да мы.
Погружённые во тьму,
выходи по одному.
Руку Господу давайте,
плоть на кости надевайте.
Всё исчезло. Только свет.
— Где был, Господи?
— Секрет.

Мария (увидев). Равви!


— Мир вам.

Всё исчезает в потоках звучащего света, такого белого, как на земле белильщик не может выбелить.

— Ну, говорю же: мир вам. Здравствуйте. Что изумляетесь? Что ж у вас так мало веры-то? Вот я с вами. Я же говорил, сколько раз говорил…

— Дайте мне что-нибудь поесть.

Новая одежда

У Ефрема Сирина монолог Смерти завершается следующим образом. Помните, мы остановились на том, что Смерть потеряла кое-кого.


Их нет! нигде нет! Неужели сбежали!

От меня ускользнули, в раю они, что ли?


Ай, кто это, крылатый, тысячеглазый!

Огненный херувим! Горю! Погибаю!


И потом такая вот картина в финале:


Голос Нового Мертвеца загрохотал

громовым гулом во всю адову пропасть,

раскалывая могилы, будто орехи.

Шагает ангел, берёт за руки мёртвых,

Ведёт, как детей, к Распятому на кресте,

а Тот бросает — лови! — пригоршнями — жизнь.


Жизнь победила смерть неизвестным для нас способом.

Это поэтическое видение преподобного Ефрема. Недаром за ним ходили и записывали. Поэт.