Про Бехтерева Хармс с Введенским, скорее всего, не знают, а про Бахтерева знают и, собственно, к нему в гости направляют свои стопы.
Проходя мимо парадной дома шестьдесят, они останавливаются, чтобы пропустить одну молодую особу. Особа вышла, или, как стали говорить после революции, «слезла» с трамвая и направляется в эту самую парадную, рядом с парикмахерской. Она тут живёт. Ей по виду лет тридцать, она маленького роста, очень скромно одетая, с прекрасными вьющимися волосами, собранными в узел и запрятанными под шляпку-беретик. Она о чём-то задумалась и даже не замечает двух интересных молодых людей, галантно склонившихся и уступающих ей дорогу. Ах, нет: подняла глаза (зелёно-карие и очень чистые), увидела, улыбнулась, кивнула, кажется, сказала «спасибо» — и нырнула в тёмную глубь парадной.
Хармс и Введенский пошли дальше, к Игорю Бахтереву.
А молодая женщина поднялась на третий этаж, достала из сумочки ключ, отворила дверь квартиры номер три…
Это моя бабушка.
Не та, которая в Варшаве, а другая. Вера Александровна.
Она биолог, работает в Ботаническом саду и живёт здесь, в квартире номер три. Она недавно вышла замуж за такого Николая Петровича Иконникова-Галицкого, тоже сотрудника Ботанического сада, и живёт теперь в его квартире. Вернее, они живут в одной комнате, в столовой.
Почему в столовой? Дело в том, что лет за семь до революции отец Николая Петровича, мой прадед, Пётр Сергеевич Иконников-Галицкий, вступил в кооператив, или, как тогда говорили, «товарищество на паях». «Бассейное товарищество для устройства постоянных квартир» — кооператив состоятельных людей. В 1915 году был построен дом шестьдесят по Бассейной, и семейство Иконниковых-Галицких въехало в новенькую квартиру на третьем этаже. Девять комнат, окнами на улицу, во двор и в проулочек, именуемый Собственным. Во всём счастливое число три: третий этаж, квартира номер три смотрит на три стороны света, и в семье три человека: отец, мать и сын.
Обживались и радовались.
А через пару месяцев, в самом начале 1916 года, Пётр Сергеевич умер. Внезапно. После обеда, в столовой. Поднялся от стола, упал и умер.
А ещё через год началась революция и всё такое прочее.
Это тоже иллюстрация на тему, как будущее огорошивает человека, когда становится настоящим.
Советская власть, как известно, национализировала частное жильё, но не тронула поначалу жильё кооперативное. А дома «Бассейного товарищества» были кооперативные. Но, так как жить было не на что, комнаты в квартире пришлось сдавать жильцам. В двадцатые годы, во время нэпа, в Петроград-Ленинград потянулись вереницы приезжих, и появился спрос на жильё, угасший при военном коммунизме. А потом, когда нэп свернули и советская власть ввела паспорта и прописку, все, кто снимал комнаты у хозяев, оказались в этих комнатах прописаны. И вот, потеряв всё — отца семейства, доходы, земельные владения, положение в обществе, даже драгоценности, кольца и серёжки, конфискованные советской властью, — Иконниковы-Галицкие, мама с сыном, оказались прописаны в двух комнатах: в столовой, которую сберегли как память, и в будуаре, потому что он рядом со столовой и по площади не давал большого излишка.
