Стало тяжело дышать. Все здесь было невыносимо огромным: и небо, и океан, и земля... Среди этого гигантского пространства затерялся где-то и отряд Шпанберга.
Наступала зима. Жестокие ветры дули с открытого моря, заносили снегом избы острожка.
6 января прибыл наконец в Охотск Мартын Шпанберг. Вместо двухсот человек его сопровождало всего двое да еще отощавшая черная собака.
Беринг и не пытался скрыть своего гнева. Неудача Шпанберга грозила обернуться гибелью всей экспедиции. Однако Шпанберг повернул разговор так, что получалось, будто Беринг разгневан из-за тех своих ста пудов хлеба, которые погибли в пути, и, когда Беринг понял, что именно так лейтенант и расценивает его реакцию, он просто махнул рукой и отошел от лейтенанта.
«Материалов ничего не привезли... — тоскливо писал Беринг в тот вечер в рапорте Адмиралтейств-коллегии. — Понеже, идучи путем, оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платья и обувь кожаные, а материалы оставили все по дороге в 4 местах, понеже по оному пути вблизости жителей никаких не имеется».
Долго еще маленькими группками, а то и поодиночке подходили к Охотскому острогу обмороженные и изголодавшиеся матросы и плотники из отряда Шпанберга. Всю зиму пытался Беринг собрать разбросанную по тайге корабельную снасть, якоря, пушки. Всю зиму голодали в Охотске, пока в начале июля Чириков не доставил из Якутска новой партии провианта.
Он рассказал, что в Якутске бушует сейчас эпидемия кори, завезенная, как пишет в своих жалобах воевода Полуектов, экспедицией.
С прибытием отряда Чирикова начали оживать люди в остроге. Возобновились работы.
По вечерам у костров, разведенных на морском берегу, грустные и тягучие, снова зазвучали песни.
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона моя незнакомая,
Что не сам я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез,
Не буйны ветры завеяли,
Не быстры реки залелеяли,
Занесла меня, доброго молодца,
Что неволюшка солдатская,
Грозна служба государева...
В один из таких вечеров Беринг увидел, как начали сгружать матросы во дворе его дома мешки с хлебом.
— Что это?! — гневно спросил Беринг у вошедшего в избу Шпанберга.
— Коммерция, господин капитан! Коммерция... — не смутившись, ответил Шпанберг. — Просто выяснилось, что я потопил казенный хлеб, а ваш — это по мешкам видно — ваш хлеб Чириков доставил в сохранности.
И, упреждая гнев капитана, заговорил снова о трудной жизни датчан в России, о том, что они в отличие от таких, как Чириков, не имеют поместий и должны жить только на жалованье.
