— Конечно, Вероника, конечно, возьму, — сглатываю, поглаживая ее по волосам. — Просто давай поговорим об этом в другой раз… Сегодня я опаздываю домой к завтраку.
Совместные воскресные завтраки — это маленький пунктик семьи Штальбергер, я даже и не помню, с чего повелась эта традиция, только отсутствие на воскресном завтраке всегда жестоко каралось… Например, в седьмом классе я гонял с другом на скейтборде, позабыв о времени, и был лишен карманных денег на месяц, а в десятом мне отключили интернет, и приходилось делать домашнее задание в интернет-кафе.
Чего могут лишить меня собственные родители в мои полные двадцать семь лет, уже и представить себе не могу, но рисковать не решаюсь, да и повод для бегства от Вероники сейчас самый что ни на есть подходящий.
— Обещай, что мы поговорим об этом в ближайшее время? — канючит та, сверля меня пронзительным взглядом. — Пожалуйста…
Такое чувство, что она вот-вот заплачет, а это уж вовсе не похоже на Веронику Фолькерт, еще в школе получившую прозвище «железной леди» за свой целеустремленный и боевой характер. Ощущаю себя таким растерянным и несчастным, что даже не замечаю, как надеваю футболку шиворот-навыворот, просовываю ноги в измятые брюки, а носки рассовываю по карманам — и все это под пристальным взглядом своей девушки, бегство от которой напоминает пошлый водевиль самого низшего пошиба.
Когда дверь ее квартиры захлопывается за спиной, я облегченно выдыхаю и бегу по лестнице вниз со скоростью реактивного самолета, пытаясь скоростью унять свое безумно клокочущее сердце.
Внизу прислоняюсь к стене и сжимаю голову руками: в самом деле, почему я веду себя так по-идиотски, не легче ли было уступить и разрешить этот вопрос раз и навсегда… А теперь я буду постоянно думать о «втором раунде» в этом свадебном спарринге, и, наверное, даже, не смогу спать.
Да что с тобой не так, парень? Вы уже шесть лет вместе, не этого ли в итоге и ждут от вас…
Понимаю, что веду себя, как те мужчины, которых всегда неосознанно презирал — те самые, которые боятся штампа в паспорте похлеще сибирской язвы. Но я ведь не такой! Или такой?
Снова сжимаю голову руками и чертыхаюсь вслух: рвущееся наружу неясное чувство взывает к зычному ору где-нибудь в безлюдном месте… Если бы я только мог уехать подальше в лес и дать этому чувству голос, думается мне, то, наверное, кричал бы полчаса кряду, и пусть бы после этого сорвал себе горло и вообще перестал говорить.
