Речи Окладистой Бороды такие вкрадчиво-сладкие, что я невольно представляю его в виде гамельнского крысолова, заманивающего несчастных детей в точку невозврата… Еще несколько ласковых слов — и Ханна потеряет своего нерожденного ребенка! Он сгинет в небытии.
— Значит вы уверены, что аборт поможет этой женщине выйти из комы? — вступаю в диалог, с трудом сдерживая насмешку в голосе. — Вы готовы гарантировать это со стопроцентной уверенностью?
Окладистая Борода, то бишь профессор Голль, смеряет меня гневным взглядом, а потом четко припечатывает:
— Ни один человек не может дать вам стопроцентной гарантии, молодой человек. Кома — это до конца не изученное состояние человеческого мозга, мы не можем сказать однозначно, выйдет ли человек из коматозного состояния через день, месяц или год… а, может быть, и вовсе никогда не придет в себя.
— Тогда почему вы принуждаете этого мужчину делать выбор либо в пользу жены, либо в пользу его же нерожденного ребенка? Ханна Вебер может завтра же прийти в себя и спросить вас о том, где ее ребенок… Что вы тогда ей ответите?
— Я отвечу, — вмешивается в разговор третий участник этого консилиума, — что ради повышения шансов пациента на выздоровление, мы вынуждены были пойти на столь крайние меры… пусть даже они и кажутся вам варварскими.
«Повышение шансов», меня даже передергивает от холодного безразличия этих слов. А ведь они говорят о жизни другого человека, пусть даже еще и неродившегося…
— У вас уже есть дети, герр Вебер, — перехватывает инициативу профессор Голль, — и, несомненно, будут еще, если только ваша жена останется жива, — он делает особое ударение на последнем слове и при этом ожигает меня таким неприязненным взглядом, словно я как раз-таки и мечтаю уморить Ханну Вебер самым постыдным образом. — Но любая беременность — это дополнительная нагрузка на организм женщины, и готовы ли вы рисковать своей женой ради едва сформировавшейся жизни, которая может даже не сохраниться? Повторяю: беременность в купе с комой — вещи малоизученные и не подвластные нашим прогнозам, — его голос в очередной раз делается теплым, как парное молоко. — Но за нашими плечами долгие годы врачебной практики, герр Вебер, и вы можете смело положиться на наши знания и опыт. Мы хотим лучшего для своих пациентов…
Тот, к кому обращена вся эта тирада, скукоживается еще больше, если таковое вообще возможно, и я начинаю понимать, что наша битва практически проиграна. Меч в ножках — остается только молиться, говоря метафорически. И тут раздается стук в дверь… Пять голов одновременно поворачиваются в сторону этого неожиданного вмешательство, которое в лице Мелиссы Вебер заглядывает в кабинет и преспокойно осведомляется:
