Помещение было донельзя крохотным, так что и развернуться можно было с трудом, но все же не чета гальюну простых матросов, коим ей с трудом удавалось воспользоваться без десятка направленных на себя глаз.
А здесь она впервые осталась одна… Кэтрин поспешно скинула куртку и стянула рубашку и, ослабив повязку, вдохнула всей грудью, казалось, как никогда в жизни. Она едва успела обтереться тряпицей, как услышала окрик:
— Эй, ты, сухопутный крысеныш, куда запропастился, разрази меня гром?!
Она замерла, поспешно натягивая рубашку и стараясь почти не дышать, но Флэтчер, как будто учуяв сам запах страха, исходивший от ее тела, вдруг дернул дверную ручку с той стороны.
— Только не заставляй меня думать, что ты, гальюнный червяк, решил справить нужду в моем нужнике! — пригрозил он таким скверным тоном, что у Кэтрин задрожали поджилки.
Собрав в кулак всю свою смелость, она, отодвинув щеколду, выскочила за дверь и сразу же сообщила:
— Я только хотел там убраться, вот и тряпка, глядите. Вы, верно, решите принять ванну, сэр! Я так подумал…
Флэтчер сграбастал ее за грудки, вскинул в воздух и пришпилил к стенке каюты, словно какого-то мотылька. Вместо иглы он пронзал ее взглядом, подозрительным, полным злобы и неприятия.
— Не дури меня, мерзкий крысеныш! Я ведь вижу, когда меня водят за нос. Думаешь, умный нашелся? Знаешь, что я делаю с такими, как ты? — Он разжал пальцы и потянулся к боцманской дудке, та всегда лежала у него под рукой. Как будто нарочно передвигалась в его направлении, как домашний питомец — за любимым хозяином…
Кэтрин, получив на секунду свободу, ринулась было к дверям, но мужчина сшиб ее, со всей силы огрев по ногам. Полетев к стенке каюты, она задохнулась, когда тело Флэтчера придавило ее, словно грот-мачта блоху.
— Я тебе сейчас покажу, как гадить не в своем нужнике, червь! — цедил он, пытаясь удержать ее руки. И вдруг замер — Кэтрин поняла почему: она некрепко затянула повязку, и та сбилась в процессе драки — Флэтчер почувствовал то, чего у парня в принципе быть не могло: мягкую женскую грудь. И на мгновение оцепенел…
Но лишь на мгновение, так как злобная кровожадность сменилась вдруг в нем сладострастной ухмылкой.
— Баба на корабле, — выдохнул он ей в лицо. — Настоящая баба, да разрази меня гром, недоноски не поверят в такую удачу! — Он пребольно стиснул ей грудь полной ладонью, и Кэт задохнулась от омерзения.
— Отпусти меня, гад!
— Только после того, как увижу, что у тебя между ног, моя цыпочка.
