— Это уж точно.
— Уедешь из Америки со своей девушкой, обретешь новую среду, новое лицо — и начнешь писать снова, — сказал Крафт. — В десять раз лучше, чем когда-либо раньше. Подумай только, какую теперь привнесешь в свое творчество зрелость!
Сейчас у меня слишком болит голова… — начал я.
— Скоро пройдет, — перебил меня Крафт. — Голова у тебя цела и полнится захватывающе ясным пониманием себя и мира.
— Гм, — хмыкнул я.
— И моей живописи смена обстановки только пойдет на пользу, — продолжал Крафт. — Я ведь никогда раньше не видел тропиков, не видел этого животного буйства красок, не испытывал этой ощутимой глазом, слышимой ухом раскаленной жары…
— При чем тут тропики?
— Разве мы не в тропики направляемся? — удивился Крафт. — Но ведь и Рези тоже выбрала тропики.
— Так ты едешь с нами? — понял я.
— Если ты не против.
— Да, народ тут действовал вовсю, пока я спал, — сказал я.
— Разве мы поступили дурно? — спросил Крафт. — Сделали что-то во вред тебе?
— Зачем тебе связываться с нами, Джордж? Тебе-то зачем этот подвал с тараканами? У тебя-то ведь врагов нет. А свяжись с нами — и все мои враги станут и твоими тоже.
Обняв меня за плечи, Крафт поглядел мне прямо в глаза.
— Говард, — сказал он, — после смерти моей жены у меня не осталось никого на свете, к кому бы я был привязан. Ведь я тоже стал никчемным обломком былого государства двоих. Но потом я обрел нечто, чего не знал никогда ранее, — истинную дружбу. И рад связать свою судьбу с твоею, друг. Ничто иное ни в малейшей степени не привлекает меня. И если ты не против, моим краскам и мне самому нечего желать иного, как быть с тобою, куда бы тебя ни забросила Судьба.
— Да, это… это и есть настоящая дружба, — сказал я.
— Надеюсь, что так, — ответил Крафт.
29: Адольф Эйхман и я…
В этом странном подвале я и провел два дня, поправляясь и предаваясь размышлениям.
Поскольку во время избиения одежда моя изрядно пострадала, мне подобрали кое-что из гардероба доктора Джоунза и его домочадцев. От отца Кили мне достались лоснящиеся черные брюки, а от доктора Джоунза — серебряного цвета рубашка, оставшаяся от униформы ныне распавшегося движения американских фашистов, которое так без фокусов и называлось: "Серебряные рубашки". А Черный Фюрер пожертвовал мне крохотную оранжевую спортивную курточку, в которой я выглядел как обезьянка шарманщика.
Рези Нот и Джордж Крафт нежно пеклись обо мне на каждом шагу, и не только меня нянчили, но и строили за меня планы и мечты. Самой большой мечтой было как можно скорее унести из Америки ноги. Разговоры, в которых я почти не принимал участия, принимали характер рулетки, в которой разыгрывались теплые края, где нас должен был ждать Эдем: Акапулько… Мальорка… Родос… упоминались даже долина Кашмира, Занзибар и Андаманские острова.
