— Нет.
— В Моральном Перевооружении, — заявил тот.
— Это еще что за штука, черт побери?
— Движение такое.
— Куда?
— За Моральное Перевооружение. За абсолютную честность, абсолютную чистоту, абсолютное бескорыстие и абсолютную любовь.
— Желаю ему всяческой удачи, — ответил я.
Еще в одном баре мы с Рези наткнулись на человека, уверявшего, что он способен удовлетворить — глубоко удовлетворить — семь женщин за ночь, но только чтобы они были очень разные.
— Совсем-совсем разные, понимаете?
О господи, чем же только не живут люди!
О господи, и в каком же мире они пытаются этим жить!
26: В которой увековечивается память рядового Ирвинга Бакэнона и кое-кого еще…
Домой мы с Рези добрались лишь после ужина, когда уже стемнело. Вообще-то мы собирались провести где-нибудь в гостинице и следующую ночь, а домой зашли потому, что Рези очень хотелось проснуться с мыслью о том, как мы переоборудуем чердак, хотелось поиграть в хозяйку дома.
— Наконец-то у меня есть дом! — воскликнула она.
— Жилье надо долго обживать, чтобы оно стало домом, — ответил я. И увидел, что мой почтовый ящик снова набит битком. Но почту доставать не стал.
— Кто это сделал? — спросила Рези.
— Сделал что? — переспросил я.
— Вот это, — и Рези показала на табличку с моим именем на почтовом ящике. Кто-то подрисовал к моей фамилии свастику голубым чернильным карандашом.
— Такого раньше не было. — Я ощутил прилив беспокойства. — Может, не стоит подниматься наверх. Вдруг тот, кто это сделал, забрался туда.
— Ничего не понимаю, — сказала Рези.
— Неудачно ты выбрала время приехать ко мне, Рези. Такая у меня была уютная тихая нора, где мы могли бы прекрасно отсидеться…
— Нора? — переспросила Рези.
— Тайный такой уютный отнорочек. И надо же! — Меня охватило отчаяние. — Кто-то возьми и разори мою берлогу как назло именно сейчас — когда ты приехала! — Я объяснил Рези, как вдруг всплыла на свет божий моя печальная слава. — И теперь на запах свежевскрытой берлоги стекаются хищники.
— Надо перебираться в другую страну.
— В какую? Куда?
— В любую. У тебя хватит денег уехать, куда тебе угодно.
— Куда мне угодно, — повторил я.
И в этот момент в подъезд вошел лысый агрессивно настроенный толстяке хозяйственной сумкой в руке. И отпихнул нас с Рези от почтовых ящиков, хрипло извинившись, как извиняются задиры, напрашиваясь на драку, потому что в голосе его извинения и не прозвучало:
— Звиняюсь, — буркнул он. И стал читать имена на почтовых ящиках, водя по ним пальцем, словно первоклашка, и подолгу изучая каждое.
