– Я получил анализы, – Люк последовал ее примеру, и добавил, – наверное, я скоро умру.
Хилари и рта раскрыть не успела, как он продолжил.
– У меня совсем не осталось времени. Я не хочу, чтобы Беатрис осталась один на один с этим ублюдком.
Люк говорил спокойно, но Хилари чувствовала его отчаяние. Как будто вновь обрела способность к эмпатии, утерянной вместе с даром-проклятием. Казалось бы, что может быть проще. Пообещать смертельно больному ребенку, что поможешь его матери. Пообещать и забыть, потому что здесь каждый сам за себя, но у Хилари никогда так не получалось. Она всегда старалась поступать правильно.
– Люк, я не знаю, смогу ли помочь. Я сама пленница.
В глазах мальчика вспыхнула надежда.
– Сможешь, Хилари! – он подался к ней и порывисто коснулся ее руки. – Ты до сих пор не сдалась.
– А Беатрис?
– Она может сдаться, когда узнает, что меня не стало.
Хилари внимательно посмотрела на мальчика – сейчас она могла подарить ему последнюю надежду. Или отнять.
– Я обещаю сделать все, что в моих силах, – Хилари глубоко вздохнула и сжала его тонкие пальцы. – Если она позволит.
– Спасибо, – коротко ответил он.
Сколько времени длилось молчание, заполненное шумом дождя, Хилари не знала. Первым его нарушил Люк.
– Если бы мы поменялись местами, кого бы ты попросила поддержать?
Она вспомнила родителей. Их давно уже нет, но именно о них была первая мысль, когда Люк задал вопрос. Вторая – о Джеймсе. Она так и не узнала, приходил ли он в заброшенный дом рядом с Солт-Лейк-Сити. Что подумал, если пришел и не дождался ее?
– Не знаю, Люк. Никого.
– Когда-то у меня тоже не было. Сдохни я тогда на улицах, никто бы не расстроился. Но я не думал, что такое может быть у тебя.
– Почему?
– Ты хорошая, Хилари.
Люк развернулся и пошел по дорожке вдоль корпуса. Тонкую фигурку поглотила стена дождя, а она сползла на землю, закрывая лицо руками.
«Наверное, не такая уж и хорошая», – подумала она. Давно Хилари не ощущала себя настолько одинокой.
Княжество Зальцбург. Конец XVIII в.
Беатрис уложила Авелин спать и вышла на улицу. До рассвета оставалось полчаса. Она устроилась на ступенях крыльца, напевая себе под нос колыбельную, с тоской глядя на стремительно светлеющее небо. Вдалеке от России она чувствовала себя спокойно. Никому не придет в голову искать ее здесь, а большего Беатрис не могла и просить. За жизнь дочери она готова была заплатить любую цену.
Она задыхалась в этом городе, рядом с Джаной, которая только и делала, что жаловалась. На судьбу, на жадность заказчиц, на плохую погоду. Джана была одинокой портнихой, и именно поэтому Беатрис выбрала ее для легенды: молодая швея с ребенком наняла няню, потому что не справлялась с работой.
