Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence | страница 98
Знак, под которым разворачиваются события в абсурдном фарсе Веничкиного сна, – агрессия посредственности. Революция – «суета и мудянка» – удел всех «сальери». В глубокой сути ее заложена мистическая безысходность:
«Битой посуды будет много»; но «нового здания не выстроится». Ибо строит тот один, кто способен к изнуряющей мечте; строил Микель-Анджело, Леонардо да-Винчи; но революция им «покажет прозаический кукиш» и задушит еще в младенчестве, лет в 11–13, когда у них окажется «свое на душе»[203].
Не плодотворность – первый пункт отвращения В. Е.:
Тут я сразу должен оговориться, перед лицом совести всего человечества я должен сказать: я с самого начала был противником этой авантюры, бесплодной, как смоковница (190).
На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал;
И увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но пришед к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо не время еще было для собирания смокв.
И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек. И слышали то ученики Его…
Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня (Марк. 11: 12–14, 20)
Весь реформаторский запал бредового переворота построен на смещении основных материальных потребностей. У Розанова:
Все соц. – демократ. теории сводятся к тезису: «хочется мне кушать». Что ж, тезис-то прав. Против него «сам Господь Бог ничего не скажет». «Кто дал мне желудок – обязан дать и пищу». Космология[204].
Петушинская космология основана на тезисе «Хочется выпить!». Иными словами: вложивший бессмертную душу обязан дать и спирт! Постановка вопроса «нового человека», идиллическое бытие которого цитирует герой «Москвы – Петушков»:
Лучше сделаем вот как: все пойдем в луга готовить пунш… (193)
…аромат несется, окрестные луга озарились огнем, в лугах варят пунш…[205]
В сложных обстоятельствах «революционного» сна В. Е. сохраняет чувства чести и ответственности, как оно и подобает русскому интеллигенту:
Но раз уж начали без меня – я не мог быть в стороне от тех, кто начал. Я мог бы, во всяком случае, предотвратить излишнее ожесточение сердец и ослабить кровопролитие (190).