.
Герой «Москвы – Петушков» живет в гармонии, которая рушится в момент, когда его охватывает духовная тоска: «…я выпил пива и затосковал. Просто лежал и тосковал» (134). Бердяев писал: «Тоска обращена к трансцендентальному, вместе с тем она означает неслиянность с трансцендентальным, бездну между мной и трансцендентальным»[69]. Из «бездны», куда он молчаливо возносится после пива, В. Е. возвращают на землю распятием: «И вижу: двое сели на стулья у изголовья, а двое – в ногах» (134)[70]. После казни начинается суд. Тон его похож на тон любого политического процесса в любом тоталитарном государстве: презумпция виновности абсолютна.
Обе стороны, участвующие в процессе, широко пользуются литературными источниками. Обвинители:
Брось считать, что ты выше других… что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред…
Будто не знаешь! Получается так – мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред…
Ты Манфред, ты Каин, а мы плевки у тебя под ногами… (134)
Романтический идеал судей: библейский братоубийца и мятежный король Сицилии – байроновские персонажи. Рабочих тревожит, что человек, воплощающий и совмещающий эти образы, «лучше» их, потому что чист и невинен, как «лилия». В вероятности быть убитыми или угнетенными – их возможная вина. В этой извращенной логике проступает полное отсутствие этики и морали. Отсюда – гротескный, «раблезианский», крайне плотский повод к обвинению: «До ветру ты не ходишь – вот что» (26).
Неисправимый Веничка, воспитанный на идеалах русской литературы, никак не может с ними расстаться:
В этом мире есть такие вещи… есть такие сферы… нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли?.. Есть такая заповеданность стыда, со времен Ивана Тургенева… и потом – клятва на Воробьевых горах… (135).
Но судей не трогает ни тургеневское целомудрие, ни детский энтузиазм Герцена и Огарева: «Говори, да не заговаривайся, сами читали» (135). Образованные пролетарии пользуются словами, не сознавая значения произносимого: «Как ты поселился к нам – ты каждый день это утверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, но отсутствием этого дела. Ты негативно это утверждаешь» (135). Негативное утверждение – доведенная до гротеска травести закона диалектики по Гегелю, «отрицания отрицания» («Negation der Negation»). «Слово» и «дело» восходят в «Москве – Петушках» к фаустовскому монологу, предшествовавшему явлению Мефистофеля:
«В начале было Слово». С первых строк
Загадка. Так ли понял я намек?
