Ну, что же. – Господа, спокойной ночи, –
Вот что, Брабанцио. Ваш темный зять
В себе сосредоточил столько света,
Что чище белых, должен вам сказать
[59].
(Акт 1, сцена 3)
И все же отец Дездемоны умирает от горя, узнав, что его дочь вышла замуж за мавра. Потому что Отелло – чужой. И разница не только в цвете кожи: вся структура его психики и ума отлична от венецианской, и это исходный пункт трагедии, постигшей его и Дездемону. Чувствуя в себе соединение разных ролей шекспировской драмы, В. Е. идентифицирует себя по преимуществу с Отелло:
Я вошел в вагон и сижу, страдаю от мысли, за кого меня приняли – мавра или не мавра? (133).
Горестное последствие его «мавританства» – постоянный невольный конфликт с окружающими. В книге можно выделить четыре эпизода:
1) В. Е. и толпа в вагоне;
2) В. Е. и «венцы творения»;
3) В. Е. и коллектив общежития;
4) В. Е. – бригадир.
Проанализируем их.
Веничка Ерофеев и толпа в вагоне
Русский народ все-таки большая идея, ковер-самолет, на котором не один писатель или читатель совершит свое заоблачное путешествие.
Лев Шестов
Войдя в вагон, «воскреснувший» герой попадает в гущу народа. Пользуясь газетно-пропагандными штампами, В. Е. начинает характеристику толпы с противопоставления. «Там» – «девальвация», «безработица», «пауперизм», «мир чистогана», «глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза» (133). Исчерпывающая оценка сущности западного мира: «…все продается и покупается» – прочно вошла в советскую пропаганду и сатирическую литературу: «При этом сообщении глаза стариков блеснули. Им уже много лет хотелось покупать и продавать»[60].
Расправившись с желтым дьяволом и его служителями, В. Е. приступает к описанию свободных граждан страны победившего социализма:
Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут (133).
Сарказм этого описания относится к волшебному «ковру» И. С. Тургенева:
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый, свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде того, что свершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!
