_______________
И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, другого по левую сторону.
Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды его, бросая жребий.
И стоял народ и смотрел (Лк. 23: 33–35).
Традиционно Лобное место в России – городская площадь. При дикости внешнего вида героя его монумент – насмешка над памятниками всех деятелей, украшающими пространства городов. Идея об изваянии «в назидание народам древности» наводит на мысль о родоначальнике абсурда в русской литературе герое «Бесов» Достоевского капитане Лебядкине. Пьяница капитан собирался завещать в назидание потомству собственный скелет с надписью «Раскаявшийся вольнодумец». Следует отметить, что фактическая сторона желания капитана была все же исполнима, даже если бы легкомысленное потомство и не извлекло серьезного урока из его костяка. «Народы древности» совершенно лишены возможности воспринять Веничкины нравоучения. Но живость отношения показывает, что у героя есть с ними, то есть с историей человечества, свои непростые счеты. Одинокая трагическая фигура посреди площади – больной и трагический памятник многовекового пути.
В память о пережитом герой предлагает воспользоваться гудком: «Если есть у вас под рукой какой-нибудь завалящий гудок, нажмите на этот гудок» (129). Гудок – обязательный элемент официальных траурных церемоний: «Вся страна гудками паровозов, фабрик, заводов в глубоком трауре и т. д.» (о похоронах Ленина)[53]. Но в мистическом контексте повествования – это отзвук труб Страшного суда, призыв апокалипсической катастрофы:
И видел я семь Ангелов, которые стояли перед Богом; и дано им было семь труб…
______________
И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить (Откр. 8: 2, 13).
Мобилизовав для чествования гудком знакомую каждому советскому человеку трибунную лексику: «…Я обращаюсь ко всем людям доброй воли… Это не должно повториться… Почтим минутой молчания…» – В. Е. к концу значительно сужает круг собеседников, обращаясь только к тем, «чье сердце открыто для поэзии и сострадания» (129). В поисках выхода и спасения от «Лобных мест» и «трубных голосов» герой движется от площади к заветному направлению Курского вокзала. Странный голос доносится там с небесных высот:
И нарушает эту тишину лишь сиплый женский бас, льющийся из ниоткуда.
