Но чем больше доза выпитого спиртного и чем ближе к Петушкам, тем больше теряется всякое соотношение с реальностью. «Духовное» зрение героя, рассматривающего белый свет сквозь призму алкогольных прозрений, выходит за государственные границы тоталитарного режима. Путешествие вступает в критическую фазу, и «физическое» время и пространство все сильнее отделяются от повествовательных. Веничка Ерофеев впадает в пьяный бред в вагоне поезда и попадает в центр гротескной революции, разворачивающейся на необозримых пространствах: в кустах жасмина, среди полей васильков и хлебов, лугов и пажитей, где в бессмыслице кровавого бунта навсегда теряется его судьба и душа: «Иду, иду, а Петушков все нет и нет. Уже и темно повсюду – где же Петушки?» (196). Категория реального времени отпадает:
Может, все-таки разомкнуть уста? – найти живую душу и спросить, сколько времени?..
Да зачем тебе время, Веничка? Лучше иди, иди, закройся от ветра и потихоньку иди… Был у тебя когда-то небесный рай, узнавал бы время в прошлую пятницу – а теперь рая небесного больше нет, зачем тебе время? Царица не пришла к тебе на перрон, с ресницами, опущенными ниц; божество от тебя отвернулось, – так зачем тебе узнавать время? «Не женщина, а бланманже», как ты в шутку ее называл, – на перрон к тебе не пришла. Утеха рода человеческого, лилия долины – не пришла и не встретила. Какой же смысл после этого узнавать тебе время, Веничка?.. (213)
Окончание путешествия приехавшего к гибели героя строится в суживающейся перспективе: город, площадь, переулок, подъезд, лестничная площадка. Герой находится одновременно в двух городах: в Москве и в Петушках – двойственность хронотопа, часто встречающаяся в средневековом искусстве, где концепция линейного времени практически отсутствовала. Так, на картине Джиованни ди Паоло (XV век) «Путь святого Иоанна в пустыню» мы видим одновременно святого, выходящего из ворот города, и его же, двигающегося где-то в пространстве иконных горок, изображающих природу.
Таким образом, время и пространство теряют всякую хронологическую и физическую основу. Сознание героя отключено и растворено в алкогольных видениях, реальность переходит в метафизическое бытие, где складываются и сосуществуют, смешиваются и пересекаются земная судьба Искупителя и мистическая участь героя «Москвы – Петушков». Веничка Ерофеев переживает метафизическую «последнюю смерть», гибель в вечности: «…я не приходил в сознание, и никогда не приду» (218).
