Храм — «дхармашала», он является пристанищем паломников. Здесь для них всегда имеются кельи, как номера в гостинице.
В храме шла служба. У входа старик монах продавал кокосовые орехи. Мои спутники купили по ореху, а Четти взял два и один передал мне. Оказывается, по обычаю, каждый входящий сюда должен принести его в дар богу.
С орехами в руках, словно со свечками, направляемся в большой, уходящий в глубину зал. Множество превосходно сохранившихся колонн образуют длинный, узкий коридор. Здесь темно, душно, пахнет ладаном, ромашками и еще чем-то, от чего сильно першит в горле и кружится голова.
Идем гуськом друг за другом, держась за стену. Впереди виден светлый квадрат — вход в святилище храма. Я первым переступаю его порог. Горит несколько свечек. Сквозь сизую пелену дыма, струящегося из мраморных кадильниц, различаю монаха, стоящего у огромной трехметровой статуи божества.
Поворачиваю голову, вздрагиваю и пячусь назад. Прямо на высоте моих глаз стоит «столбом» крупная кобра с широко раздутым капюшоном. Голова ее наклонена вперед, черные зрачки окружены светло-оранжевыми радужками, изо рта свисает тонкий, раздвоенный желтый язык. Злобное чудовище как бы пристально наблюдает за каждым моим движением Я бросаюсь в сторону, но тут меня караулит такой же полный ненависти взгляд второй кобры. Эта страшная, омерзительная пара, конечно, олицетворяла самые тяжкие грехи человека. Даже убедившись в том, что змеи бронзовые и, следовательно, не могут причинить зла, я не мог отделаться от чувства тревоги и душевного смятения.
Ко мне медленно приближается обнаженный по пояс монах с бритой головой и темно-шоколадной блестящей, как шелк, кожей. Он вперил в меня неподвижные, как у кобры, зрачки, и я застываю, словно кролик под взглядом удава. Монах берет мой орех, взмахом ножа раскалывает его пополам и кладет половинки к стопам статуи. Он переступает с ноги на ногу, что-то протяжно поет дребезжащим голосом и кланяется божеству. Затем крошит куски камфоры и кидает их на раскаленные угли чугунного противня. Воздух, и до того насыщенный запахами, становится удушливым. А монах рассыпает горстями лепестки жасмина и, к моему изумлению, начинает танцевать. Он воздевает руки, медленно кружится и нараспев читает молитву. Длинные тени прыгают по стенам, потолку.
Оглядываюсь и никого не вижу рядом. Мне кажется, что я уже не выйду отсюда никогда, что эти прыгающие тени вот-вот подхватят меня и куда-то умчат. От духоты, нервного напряжения, страха почти теряю сознание, но беру себя в руки, отхожу в сторону и тут замечаю Четти.
