Четырёхгранный клинок глубоко вошёл в мозг, и главарь боевой тройки ордена умер, так и не успев увидеть смерть своего врага. Следующий монах лежал без сознания, и добить его оказалось несложным.
Последний был самым молодым из всех троих. Увидев приближение к себе странного идальго, убившего всесильного командира боевой тройки, он заверещал, словно заяц, а потом и заплакал.
— Пощади, пощади! — я ведь ничего не сделал тебе. Мы просто хотели взять тебя в плен и доставить в горный монастырь. Я хочу жить, я хочу жить!
— Где находится этот монастырь? — мрачно спросил я у него.
— В Швейцарии, в Альпах. Но туда тебе не попасть, тебя уничтожат, тебе нужно бежать. Тебя всё равно найдут.
Я сделал шаг в его сторону. Я не хотел его убивать, и где-то в глубине души шевельнулась жалость и раскаяние от своих поступков, я не зверь, мне претило убивать себе подобных. Но и меня никто не собирался спрашивать и жалеть.
— Тебя всё равно найдут, найдут и уничтожат, — от мольбы монах перешёл к угрозам.
— Не найдут, если ты не расскажешь, — и резкий удар рапиры пробил его трусливое сердце, заставив содрогнуться всем телом, а потом обмякнуть. Когда я вытащил рапиру, все трое монахов из ордена Кающихся были мертвы. А в моей душе царил хаос, и было противно, как никогда.
Мне это не простят. Надо уничтожить трупы, но как? Поймав лошадей, я попытался нагрузить их трупами, пока никого не было на дороге. Но животные храпели и отбегали от меня. Магией огня я не владел, а потому, обыскав монахов, я забрал деньги, которые нашёл и, привязав верёвкой к одной из лошадей, отволок их дальше в поле.
Найдя ложбину, не заметную с дороги, я ножом, найденным у монахов, выкопал глубокую могилу, провозившись с ней до обеда, и сбросил туда трупы. Ни одной вещи у них я не взял, оружие и амулеты собрал и выбросил в ручей, протекающий недалеко от этого места.
С лошадьми я поступил проще, ударил плашмя рапирой каждую и, дождавшись, когда они с диким ржанием унесутся прочь, снял с себя шпоры и отправился пешком в направлении, перпендикулярном дороге в Толедо, решив сделать лишний крюк, но остаться живым.
Ночевал я первую ночь в поле, вторую — на постоялом дворе, где и задержался на пару дней, надеясь, что все поиски утихнут. Денег у монахов с собой было немного, всего двести реалов, но на них удалось прожить неделю и купить подходящего коня в соседнем поместье.
И через неделю я уже въезжал в Толедо, держась верхом на крестьянском коне, не приспособленном для верховой езды, зато отлично умевшем таскать за собой повозку, а не седока. Внешний вид у меня был тоже не таким бравым, как в начале моего пути по Испании. Зато он полностью соответствовал моему настроению и достатку.
