Помню, как мы заехали в какой-то маленький городок, как говорят, забытый людьми и богом. Играли мы в летнем саду. И вот, после спектакля, мы ушли с Верой Ивановной в глубину сада. Долго сидели молча на полуразвалившейся скамейке, а потом… она горько заплакала (я же кусал губы, чтобы не разрыдаться) от безысходности, оттого, что жизнь заставила нас участвовать в таком преступлении, как эти спектакли. «Такие актеры, — всхлипывала она, — такой «гастролер»!.. — «Друг мой, что делать?» — спрашивал я ее.
В этот вечер она стала моей сестрой, старшим другом и товарищем. Но на мой вопрос: что делать? — у нее не было ответа. Мы оба искали и не могли найти выход из нашего положения. Мы даже не могли бросить это знаменитое «дело» и уйти куда глаза глядят. Ольрич выдавал нам ежедневно авансы в 30—35 копеек в день. На эти деньги мы могли только кое-как питаться. И снова мы играли эти позорные спектакли…
Как в калейдоскопе мелькали городки, местечки, полуразвалившиеся театрики, пыльные сцены, грязные ночлежки, где мы останавливались на жилье. Бывали дни, когда «гастролер», ссылаясь на плохие сборы, не давал нам и 30 копеек. Тогда к нашим мучениям присоединялся и голод. Я уже не мог видеть вечно пьяной морды нашего «гастролера». Я ненавидел его всей душой. Временами я думал, что могу убить это пьяное животное. А он все чаще и чаще заставлял нас голодать, а сам пропивал наши трудовые гроши, которые обязан был давать нам на ежедневное пропитание.
Однажды дело дошло до крупного скандала. Филька Косой напился пьяный, устроил дебош в кабаке, и городовые, под хохот и улюлюканье обывателей, взяли его в полицию. Спектакль пришлось отменить. Но «гастролер», напившийся «от обиды» до положения риз, отправился в полицию освобождать Фильку. За ним увязался и «потомок Рюрика».
В полиции Ольрич начал «с достоинством» защищать честь своего закадычного друга Фильки Косого. В пьяном гневе «гастролер» наскандалил в полиции не хуже Фильки. Комика вытолкнули на улицу, а «раба божьего» Алексея Ольрича посадили со своим другом в каталажку, там наш премьер блаженствовал в «холодной» несколько дней. Спектакли все это время идти не могли. Туго нам пришлось. Нас выручила картошка и арбузы, благо в тот год на них был урожай необычайный. К сожалению, в дальнейшем моем актерском пути бывало часто, что и картошки не было: ходишь голодный, голова от голода кружится, а ты играешь вечером спектакли при пустом холодном зале. О, что это было за время!..
