Только выходя из лодки, почувствовала Саша, какой пережила страх, когда налетели самолеты, — ноги были как чужие, немели и не сгибались в коленях. Но она не стала тратить время на отдых. Она рвалась вперед, словно там, за второй рекой, не летают вражеские самолеты.
По-разному в те страшные дни бежали люди от войны: шли группами и по одиночке, по магистральным дорогам и глухими тропками; одни знали, где конец их пути, другие шли куда глаза глядят. Но, верно, у всех было то же чувство, что и у Саши, — скорее вперед, как можно дальше от того, что осталось позади. Покуда человек сидел на месте, в привычной обстановке, в своем коллективе, работал, занимался делом, его ничто не страшило: ни близкая канонада, ни бомбежки. А как только он срывался с места, становился беженцем, страх и паника безостановочно гнали его вперед.
Саша, обычно чуткая и внимательная к людям, не видела, что Аня под тяжестью узла обливается потом. У нее у самой немели руки — не легко с утра бежать с ребенком на руках. Босоножки натирали ноги. Но вся ее воля, все силы направлены были на одно — идти! Теперь она понимала, что убегает, и не стыдилась больше этого слова, которое еще там, у Днепра, казалось ей позорным. Не трусость гонит ее, а страх за дочку, за это невинное существо, которое всего месяц прожило на свете и ничего еще не знает, не ведает. И только когда Ленка подала голос, предъявляя свои требования, Саша опомнилась.
— Она есть хочет. Надо покормить.
— Да и нам передохнуть пора, — откликнулась Аня, до тех пор молча шедшая рядом. — Загнала ты меня, Шурочка: сорочка — хоть выжми.
Она с облегчением сбросила с плеч узел и села на землю.
Саше стало стыдно.
— Надо нам его разделить, чтоб половину я несла. Вам тяжело, Аня.
— Что это ты, Шура! Тяжело… Тебе тоже нелегко…
Они остановились в лесу, там, где дорога пересекала квартальную просеку — «линию», как ее называют в тех местах. По одну сторону просеки подымался старый бор: стройные красавицы сосны с плешинами подсечки, словно смертными знаками, между сосен — дубки и березы, а понизу — редкий орешник. По другую сторону лес был вырублен несколько лет назад, и теперь вся длинная, на квартал, лесосека заросла непролазной чащей — березняком, осинником, орешником.
Местечко попалось уютное. Такие лесные перекрестки манят пешехода — хорошо здесь отдохнуть!
Женщины присели в тени под соснами. Было часа три — самая жаркая пора июльского дня. В лесу стояла знойная духота и такая тишь, что даже листва на молодых осинках не дрожала. Только оводы звенели вокруг.
