– Привет. Чего делаешь? Сижу на нашей скамейке, вот баночку пью, мне понравилось…
– Слышь, Серега, давай попозже, я не один.
Тишина, как после выстрела. Гудки.
Два дня ее не было на работе, появилась в среду, в джинсах и футболке, поздоровалась, как обычно. В тот же день я написал заявление.
Я давно собирался уйти, копил деньги, готовился, и эта Пуговица совсем здесь не причем. Дело в том, что у меня есть сумка, не большая и не маленькая, средних размеров, спортивная.
Лохматые записные книжки, куча записок, услышанных где-то смешных оборотов, строчки умных мыслей, накарябанные на справках, каких-то непонятных накладных, обрывках газет. Целый завал исписанных тетрадей, великие начинания, брошенные первые главы. Вот, что было в этой сумке. Много лет я собираюсь собрать этот мегапазл в одну рукопись, роман о наших похождениях в сумасшедших девяностых. Даже название придумал – «Не звоните гангстеру после полуночи». Ахуеть. Надо только время, много свободного времени.
Еще год назад я решил уволиться, свалить на свою малую родину, на другой полюс Ленинградской области, в ветхую квартиру, что осталась от прабабки. Целый год коплю деньги, откладываю, сколько удается, всем сказал, что скоро уеду. Вероятно в Аргентину…
Прошлой осенью я поехал в Саблино, в первый раз за много лет. Наша квартира на втором этаже двухэтажного особняка, шестьдесят пятого года. Дом рассыпался по кирпичам, сарай съезжал к речке, огороды заросли крапивой и лопухами величиной с письменный стол. В почтовом ящике жирная пачка квитанций из ЖЭУ. Мать приезжала сюда пару лет назад, покрасила дверь на кухню, хотела продать наше бунгало, но потом передумала.
Дверь нехотя отворилась, я вошел. Законсервированная тишина, запах давно прошедших лет, зашумели углы, затрещал удивленный паркет, на всех предметах вязкий слой пыли. Календарь на стене – 1994 год, помеченные авторучкой даты, рисунок авторучкой на обоях и телефон. Старинный аппарат из черной пластмассы, я отклеил трубку, разумеется, гудка не было. Линию нам провели давно, на первом этаже жил шофер из поселковой администрации дядя Вова Линейщиков. Шофер умер еще в прошлом веке, телефон остался.
Несколько дней, в маленькой комнате, когда-то жил мой знакомый по фамилии Яновский. Я догнал его на Владимирском проспекте у Пяти углов в эпицентре декабрьской метели, он перепугался чуть не заорал. Как и я в костюме без куртки и шапки, глаза безумные.
– Опа!
– Ну, чего?
