Методологическая несостоятельность теории буржуазной эстетики | страница 9



Так-так, в волшебники меня значит записали, да? Представляю как в 78 году кандидат философских наук Самохин, такой навроде Александра Михалыча, сидел у себя в НИИ, одной рукой дрочил, а другой писал вот эту херню про магическое искусство и социально одобряемую форму удовлетворения.

Пиликнул Телеграм: «Две сиськи пятилитровые купил, но Вероника от новостей про воду не в восторге».

Не в восторге, блять! Вероника вообще без кокаина в пизде и члена в жопе не бывает в восторге. Даже отвечать не буду.

Ещё от Егора: «И от Алекс. Мих. тоже, интеллигента у него сейчас плохо получается играть». А вот это не кстати.

Я ответил: «Скажи Александру Михалычу, что если он не будет вести себя как кандидат философских наук Самохин, я ему в следующий раз спаржу в очко засуну!» Отправил и задумался. А ведь Александр Михалыч может не отказаться от спаржи в очке…

Пришел ответ: «Чо за Самохин? Про спаржу передал».

Егор

Егор – это мой друг детства. Мы с ним с первого класса вместе, с тех пор бессчетное количество раз успели поссориться, помириться и снова поссориться. Ссоримся мы в основном из-за баб, потому что никак не можем их поделить. Что поделать, такие у нас одинаковые вкусы.

У Егора в отличие от меня есть много разных хобби. Он умеет фотографировать, снимать и монтировать видео, занимается спортивной рыбалкой на спиннинг, рыбалкой нахлыстом, отлично катается на скейтборде и сноуборде, вкусно готовит, ходит в походы, водит автомобиль. Пока я распродавал родительскую недвижимость и сдавал бабушкины квартиры, Егор отучился на программиста, нашел приличную работу, взял в ипотеку однушку на Просвете и вызывал уважение как человек, всего добившийся сам.

Обычно Егор старается избегать длительного общения со мной, потому что для него это заканчивается в лучшем случае жестким похмельем, в худшем – административным арестом на пятнадцать суток. Но так вышло, что я продавал свои апартаменты на Хошимина и переезжал в огромную старую бабкину квартиру на Васильевском, и две недели мне негде было жить. Старому другу Егор отказать не смог, и я поселился у него в однушке, в доме-корабле на Просвете.

Я быстро начал свой привычный образ жизни. В первую же ночь от Егора сбежала его баба. Дурная идея делить с ней однушку на троих, я сразу говорил. Обиделась, что я, мол, пришел пьяный в пять утра, кричал «Россия для русских!» и «убирайся к себе, паршивая жидовка», ушел мыться, а потом мокрые джинсы вместе с трусами залетели к ней на подушку, а рядом рухнула моя обнаженная тушка. Ну да, неловко вышло.