Это было весьма некстати. Если сейчас все уедут, то, боюсь, найти этого чертового лейтенанта… или прапорщика?.. Слизнякова будет крайне затруднительно. Дрыхнуть надо меньше, вот что!
Всю ночь я несся, как угорелый, по разношерстным шоссе, которые становились всё более убогими и безлюдными по мере удаления от Москвы. Сначала меня гнало желание оказаться как можно дальше от места, где меня пытались взорвать, но чем больше я успокаивался, тем сильнее захватывало меня чувство дороги. Я люблю находиться в пути, и люблю управлять автомобилем – могу ехать часами и сутками, не в силах оторваться от руля, даже оставшись совсем без сил. Скорость машины опьяняла: я вжимал педаль газа до предела, проносясь через поселки и деревни, разбрызгивая фонтаны снежных луж, обгоняя по встречке, подрезая редкие грузовики и резко, до нуля, тормозя в поворотах – оказалось, что этот высокий и довольно неуклюжий болид отлично чувствует себя на прямой, но на малейшем изгибе трассы норовит завалиться на бок. Кажется, своими маневрами я никого не убил, но вслед мне часто доставалось рассерженное мигание фар. Плевать… Чем сильнее сгущалась ночь, чем дальше я забирался вглубь затерянных российских сёл и провинций, тем реже попадались другие водители, ближе к утру оставив меня, наконец, в полном одиночестве под поздно взошедшей луной. Рёв мотора разрезал безмолвие засыпанных снегом полей и перелесков, мощные прожекторы пробивали темноту дороги, освещая лишь поземку, нервно перебегающую полотно асфальта. Мне казалось, что я и моя машина – единственные выжившие обитатели этих забытых богом и человеком мест на много километров вокруг.
Оказалось, что в кабине есть магнитола, и кто-то забыл в ней диск со старым британским альбомом, который раньше мне довелось слышать лишь вполуха. Эту короткую, в несколько песен, запись я прослушал, наверное, раз десять, и в конце концов, даже начал разбирать слова, примеряя их к истории, в которую умудрился влипнуть: “The Head of State has called for me by name, but I don’t have time for him. It’s gonna be a glorious day… I think my luck could change>1” – выпевал небрежный фальцет. Может, это как раз про меня и Надю? Или совсем наоборот?
Как бы то ни было, короткий кусок московской автострады сменился узким шоссе, протянувшимся через три области – отличных друг от друга, как мне показалось, только особым узором колдобин и выбоин. Шоссе перешло в совсем уже щербатую районную трассу, на протяжении сотни километров которой мне встретилась лишь пара темных, словно вымерших, деревень, а уже от трассы нырнула в темноту дорожка из рассыпающихся аэродромных плит с торчащей во все стороны арматурой. Она и привела меня в городок, больше похожий на деревню – из-за обилия одноэтажных деревянных домиков и заснеженных огородов, выстроившихся вдоль щебенчатых улиц. Я было подумал, что добрался до места, но ошибся. Это пока ещё было село с названием просто Мантурово, в то время как мне нужно было Мантурово-Верхнее – об этом напомнил навигатор. До этого второго нужно было проехать ещё добрых пятнадцать верст по той же бесконечной и безжизненной бетонке, и когда я, чертыхаясь и обруливая выпирающие края плит, проделал этот путь, то оказался в совсем уже крошечном поселении. Оно состояло из десятка хрущевских девятиэтажек, окруживших подобие центральной площади с местными достопримечательностями: единственным магазином, облупленным зданием администрации, детским садом (всё того же неуютного, панельного вида) – и новехоньким православным храмом, собранным из свежеструганного бруса. Несмотря на весь мой скепсис относительно культовых сооружений и их обитателей, я вынужден был признать, что церковь выглядела единственным жизнерадостным элементом в этом беспросветно унылом архитектурном ландшафте, особенно невеселом в серых утренних сумерках. Однако и это был ещё не конец пути. От поселка до промзоны вела трехкилометровая дорога – неожиданно приличная, гладкая, широченная, как взлётно-посадочная полоса, – но местами сплошь заваленная глубокими снежными сугробами, нанесёнными ветром с окрестных полей. В этих торосах была пробита извилистая колея, которую огромные колеса моего вездехода преодолевали без труда и даже с некоторой лихостью, но вот простым местным автомобилистам, подозреваю, зимой приходилось несладко. Да и летом, вероятно, тоже. Странно, в каких, казалось бы, неприспособленных для жизни местах умудряются существовать люди – и, наверное, быть счастливыми при этом. Иначе зачем бы они стали здесь селиться?
