– М-м-м. – Промычал Михаил Юрьевич, пытаясь сконцентрироваться на люстре, лампочки которой начали размножаться с неимоверной скоростью по мере того, как он, находясь под впечатлением от прошедших событий, заглатывал сорокаградусную из гранёного стакана. – А как же исполнение с-супружеского долга, родная?
– Миша, как ты можешь, с твоей-то болезнью! – С укоризной покачала головой жена.
– А чего такого-то? Что с моей болезнью?
– У тебя должна быть депрессия. – Продолжила Елена. – Кстати, онкология не заразна?
– У меня нет депрессии! – Пьяно воззрился на холодильник Михаил Юрьевич, поскольку множащиеся лампочки его достали. – Я не знаю, наверное, я не заразный.
– А ты откуда знаешь, спрашивал у врачей?
– Н-нет. – Уже менее уверенно протянул Мартынов.
– Иди, спи уже. Поздно.
Михаил Юрьевич, нагруженный водкой по самые брови, медленно поднялся из-за стола и направился, меряя шагами коридор, как матрос вышагивает по палубе во время качки, в залу. Грохнувшись с размаху на диван, он немедленно впал в спячку, оглушая соседей своим богатырским храпом.
Жена его, Елена, тем временем стала строить планы на жизнь свою без мужа, поскольку таковому, как выяснилось в ходе его возлияния, жить оставалось месяца три от силы.
– Он же, ведь, фотографией у меня увлекается. Может, устроить персональную фотовыставку? – Всхлипывая, думала она. – А лучше, может, выпустить альбом фоторабот?
Надумавшись вдоволь, Лена только уснула крепким сном, как вдруг была разбужена, почувствовав, что что-то тяжёлое неловко приземлилось на её постель, больно ударив в бедро. Это был Михаил Юрьевич. Дыша смрадом перегара и роняя пьяные слёзы на простыню, он бормотал:
– А ведь виноват я перед тобой, Ленусик!
– Что такое? Что случилось? – Вскочила от неожиданности Елена. – Чем виноват?
– Ведь неверен тебе я был. – Продолжал пьяные излияния муж. – Была у меня одна… проститутка, как оказалось. Наськой звали, зовут, то есть.
– А-а! Это та рыжая кобыла, что мы то на рынке встречали, то на улице. – Догадалась Лена, добавив злорадно. – Я ещё смотрю, она глазищами своими паскудными меня с ног до головы осматривает презрительно так. У-у, шаболда!
– Ну да, она самая. – Брызгая слюной, подтвердил Михаил Юрьевич. – Ты простишь меня, родная моя?
Елена Николаевна поднялась с постели и, тихонько так, сказала:
– Конечно, я прощаю тебя, Мишенька. Давай проспись, утро вечера мудренее. Завтра завещаньице составим и будет думать, как нам быть.
