В самом начале известного нам периода развития античной философии Демокрит уже разработал философскую доктрину композиционистского типа. Не существует никаких отдельно взятых предметов, существ или личностей; существуют лишь скопления, временные соединения атомов, изображений, воспринимаемых человеческим глазом как нечто устойчивое, но которые на самом деле чрезвычайно изменчивы и преходящи, выдернуты из общей картины мира и не подлежат точному определению.
Для Демокрита бытие есть бесконечное множество масс, невидимых в силу их ничтожно малого размера. Массы эти движутся в пустоте. Вступая в контакт между собой, они не образуют никакого единства, но именно благодаря этим спонтанным встречам они порождают нечто, а разъединя-49 ясь, порождают порчу.
Впрочем, эту гипотезу подтверждают как история современной химии (в определённом смысле), так и новейшие когнитивные теории. Силуэт любого предмета это не более чем форма, проецируемая глазом и мозгом. Бытие личности не более чем временная фиксация становления, на протяжении которого личность определяет себя саму (на мгновение или на всю жизнь), неизменно имея дело с неуловимой материей. Уже в конце истории западной философии (именно в тот момент, когда она начинает преодолевать собственные рамки) мы сталкиваемся с таким явлением, как молекулярный креативизм. Мы анализируем концепцию лишённого органов тела с композиционистской точки зрения.
Тело, лишённое органов, процесс взаимопересечения всего со всем, непрестанное молекулярное струение любого композитного тела в направлении любого другого композитного тела. Тем самым, продолжением орхидеи становятся бабуин, оса, утёс и облако. По замечанию Феликса Гваттари, речь идёт не о «становлении», а о «становлениях».
Тело, лишённое органов, это обширная вневременная субстанция, темпорализация которой происходит за счёт становления, а временная сингуляризация за счёт эффекта хаосмотического творения, которое всплывает из хаоса. При этом обретает форму некая коммуникация, некая коллективная интенциональность, некое движение, некая парадигма, некая реальность. Предложенное Гваттари понятие «хаосмос» как раз и относится к этому всплытию, к выныриванию новых сочленений смысла из недр хаоса.
Я это другой, множество других, обретающих плоть на средокрестье компонентов тех неполных высказываний, что переполняют и выплёскивают через край индивидуальную идентичность и упорядоченное тело. Курсор хаосмоса неизменно колеблется между разнообразными очагами высказываний, но не ради того, чтобы объединить их, синтезировать в трансцендентном «я», а чтобы невзирая ни на что превратить их в новую реальность
