Именно вокруг данной проблематики, полностью вынесенной за скобки экономическим дискурсом, и разыгрывается драма счастья-злосчастья в гиперкапиталистическом обществе. Чтобы обладать большей экономической властью (больше денег, больше счетов), надлежит инвестировать всё больше времени в санкционированный социумом труд. Но это означает сокращение времени, отводимого наслаждению, опыту, короче говоря, жизни.
Богатство, трактованное как наслаждение, сокращается пропорционально росту богатства, трактованного в чисто экономическом плане, и происходит это по той простой причине, что ментальное время оказывается направлено скорее на накопление, нежели на наслаждение. С другой стороны, богатство, истолкованное как накопление ресурсов, возрастает в том случае, когда сокращается незаинтересованное наслаждение, а следовательно, вся нервная система общественного организма испытывает конвульсии и стресс, без которых не может состояться накопление.
И тем не менее два указанных подхода смыкаются в одном: расширение области экономики совпадает с сокращением области эроса. Когда предметы, тела и знаки оказываются внедрёнными в семиотическую модель экономики, накопление богатства может осуществиться лишь опосредованным, отражённым образом. Что-то вроде бесконечного ряда отражающихся друг в друге зеркал, в которых если что-то и живо по-настоящему, так это производство дефицита, потребности, причём этот дефицит компенсируется мгновенностью потребления, осуществляемого каким-то вороватым и невротическим образом; ведь негоже терять время, следует вернуться к работе.
В этом случае богатство перестаёт быть наслаждением, реализуемым в пространстве предметов, тел и знаков, и трансформируется в ускоренное, разрастающееся вширь производство отсутствия всего перечисленного. Отсутствия, переходящего в меновую стоимость и в тревожность.
И теперь мы в состоянии дать ответ на интересующий нас вопрос: как могло получиться, что труд снова завоевал центральные позиции в системе социальных предпочтений? Почему общество снова полюбило труд? Капитализм с его политикой открытых дверей настолько иссушил сферу социальной защиты, что ныне трудящиеся вынуждены примириться с изначально предлагаемым им шантажом: или умереть, или же трудиться столько и таким образом, как того хочет хозяин. Но имеется и другой ответ, и он касается обеднения повседневной жизни, взаимоотношений с ближними, выхолащивания эротической составляющей коммуникативного опыта.
