Есть существа, только и желающие, чтобы водоворот первоистока вновь засосал их в себя. Другие, напротив, поддерживают с ним сдержанные и осторожные отношения, ухищряясь по мере возможности не давать мальстрёму поглотить себя. Наконец, третьи, более боязливые или менее сведущие, не решаются даже бросить взгляд внутрь него.
Две крайние стадии состояния жидкости – бытия – это капля и водоворот. Капля – это та точка, где жидкость отделяется от самой себя, погружается в экстаз (вода, падая или брызгая, в крайней точке разделяется на капли). Водоворот – это та точка, где жидкость концентрируется на себе, вращается и углубляется сама в себя. Бывают существа-капли и существа-водовороты, создания, всеми силами стремящиеся выделиться вовне, и другие, упорно заворачивающиеся в самих себя, углубляясь всё сильнее. При этом любопытно, что даже капля, падая в воду, производит водоворот, превращается в спираль и пучину.
Необходимо рассматривать субъект не как субстанцию, а как водоворот в потоке бытия. У него нет иной субстанции, кроме его собственного бытия, но по отношению к последнему он обладает образом, манерой и движением, полностью принадлежащими ему самому. И именно в данном смысле необходимо понимать отношения между субстанцией и её способами действия. Эти способы – воронки в безграничном поле субстанции, которое, разрушая и вращаясь в самом себе, субъективизируется, обретает самосознание, страдает и наслаждается.
Имена – а каждое имя является именем собственным, или божественным именем – это водовороты в историческом становлении языков, воронки, в которых семантическое и коммуникативное напряжение речи закупоривается в себе самом, постепенно становясь равным нулю. В имени мы уже не сообщаем – или ещё не сообщаем – ничего, мы только называем.
Возможно, поэтому в наивном представлении о первоистоке языка мы представляем себе, что сначала появляются имена, сдержанно и изолированно, как в словарях, которые мы затем комбинируем, с тем чтобы сформировать из них речь. Опять же, очевидным становится то, насколько это детское представление, если мы учтём, что имя в действительности является водоворотом, пронизывающим и прерывающим семантический поток речи, и не просто для того, чтобы упразднить её. В водовороте именования лингвистический знак, вращаясь и разрушая в себе самом, усиливается и обостряется до крайней степени, чтобы затем дать затянуть себя в точке бесконечного давления, где он исчезает как знак, чтобы возникнуть вновь с другой стороны в виде чистого имени. И поэтом является тот, кто ныряет в этот водоворот, где всё становится для него именем. Он должен одно за другим выуживать значимые слова из речевого потока и бросать их в пучину, чтобы вновь обретать их в виде имён в образцовом народном диалекте поэмы. И этого мы достигаем – если достигаем вообще – лишь в самом конце нашего погружения в водоворот происхождения.
