Вышесказанное изрядно осложняется тем нижеприводимым обстоятельством, что в качестве свидетеля обратного, то есть служанки, которая могла бы сказать, что нет, не могла я никуда в подвал пойти, ну, например, ящики тягала, – в этом качестве допрашивать уже некого, потому что служанки нет. Она умерла во время родов, а труп не нашли. Это нехороший эпизод. С него толку нет. Мы в этом направлении не будем больше рассказывать.
Помнится, потом бы были приглашены на заседание предметной комиссии по кометным исследованиям. Она туда входила, такая уже желтоватая старуха, что само по себе – её вхождение – было не ахти как приятно. Время было не из простых, насчет чего и была создана предметная комиссия, что очень само по себе серьёзно, потому что аргумент королевы, заключенный в том, что комиссия, занимающаяся чем-либо беспредметным, лишена всякого смысла, был признан непревзойденным; как мы уже упомянули, она умилительна в своем всемилостивом благе.
Имеются в определенных кругах слухи, что тогда, в тот момент нашего душераздирающего слияния под снег и ветер, кометную и предметную старуху видели среди всех нас на площади, что вдвойне неприятно – ну, что, что ей там было делать среди всех?.. Могла в сторонке постоять, ничего бы не стало. Люди, от которых я никак не ожидал, что они – её сторонники, утверждают, что ничего, просто так она была там. Я, например, говорил Шопену, что еще неизвестно, зачем она приходила на площадь, от таких людей никогда не знаешь, чего ожидать, каких мотивов; а мотивы, говорил я ему, ведь очень часто серьезнее намерений, они глубже, опаснее и гнилее; а кто в них отдает себе отчет, в мотивах… – зачем, какого черта она туда приперлась?! Неужто не останется нам сферы чистого чувства?! Но Шопен только иногда улыбается, как старичок, а то и уносит с собой на другой берег ненадолго.
Я очень его любил и дальше, но многие из нас оказались так мимолетны. Сейчас я вспоминаю, что он принимал меня всего лишь как брата, не больше, хотя и не меньше. Как я потом оказался на пустой и больной улице, не понимаю. Куда было идти, какую стену обнять, где затихнуть?.. Оказывается, не было ничего просто своего. Там, где у других наступал отдых, у меня начиналась пауза. Напомню, что объяснять ничего мы не умели. В программе этого не было. Касательно счастья… ну, можно было попить пива с профессором, вы напрасно улыбаетесь, вы слабо понимаете, что тогда было профессор.
Её, старуху, потом о-оч-чень основательно пристроили, видать, покровитель нашелся. То есть, я бы на её месте и не знал, что желать еще.
