Утром собрала она посуду, тряпушкой вытерла стол, переоделась во все чистое, Аннушке велела, чтоб смотрела по хозяйству, сама, мол, идет в Тарутино к сестре. Аннушка по простоте поверила: «Мам, вы б штиблеты новые обули», — но на самом деле Аграфена Кондратьевна пошла не к сестре, а к Тошке Богдановой.
Та Тошка — девка простоволоска, колдуница и порчельница, проживала на берегу Истьвы в глухом месте у Трех камней, на топком пятаку.
Под ногами жвыкала вода, желтая жаба смотрела на Аграфену Кондратьевну дурными глазами, страху, а говоря по-калужски, зляки, она натерпелась досыта, пока подошла к Тошкиной избушке, постучала в дверь, закрытую бурой рогожей.
На стук никто не ответил, но у Аграфены Кондратьевны было такое чувство, что Тошка непременно в избе, она поддала дверь плечом и вошла, творя про себя молитву во имя отца и сына, и святого духа.
У Тошки было душно, сумрачно, пахло дымом, курятником, паленым пером. Сама в белой нижней рубахе, вся бесстыдная совершенно, сидела за столом, расчесывала волосы, а в ногах у нее, свернувшись, сидела большая белая кошка.
— Доброго здоровья...
— Здравствуй, Груня, — не поднимая головы, отвечала Тошка.
— Здравствуй, голубушка.
— Какое дело ко мне? За Петрушу страдаешь?
— Ой, верно, голубушка, ой, верно. Поворожи, живой ли. Загляни туда, где он есть, сынок наш... Век за тебя...
Аграфена Кондратьевна полезла под паневу, достала из кармана в нижней юбке узелок с деньгами, начала развязывать, помогая себе зубами. Наконец развязала, положила на стол рубль.
— Мало, — тихим голосом сказала колдуница. — За рубль куда доедешь? Добавь трафилочку.
Трафилка по-калужски копейка. Но Аграфена Кондратьевна рассудила по-своему и добавила двугривенный.
Тошка откинула тяжелые волосы, улыбнулась.
— А ить знала — ко мне идешь. Петушок сказал.
И тут Аграфена Кондратьевна увидела, что в ногах у Тошки совсем даже не кошка, а петух, и напала на нее настоящая зляка. У нее отнялись ноги.
А колдуница взяла деньги, посмотрела на Аграфену Кондратьевну зелеными глазами, пошла к печи.
— Так что тебе узнать у нечистой-то силы?
— Живой ли? Как он там, Петрушенька, господи, грех-то какой на душу...
— И все?
— Утешь его. Скажи отец, мать... Ждут, скажи...
— Скажу.
Колдуница зашла за печь, там раздался железный звук, будто провели чапельником по сковородке, на этом все смолкло, и Аграфена Кондратьевна без сил опустилась на лавку.
На стене отстукивали ходики. Из окна по полу пролегла светлая дорожка, и над ней сквозняком поднимало пыль.
