(«Вот как оно бывает у них», – думал кто-то в Сане.)
– Охохо, – Юля попыталась встать. – Не могу…
– Знаешь, мам, – сказал вдруг пискляво-густой голос. – Я передумал… передумала краситься. Буду уже своего цвета, ладно?
* * *
Все вещи в ее родном шкафу оказались Саниными. То есть девочковыми: колготки, блузки, платья – и даже лифчики в особом уголке. Санины руки уверенно управлялись со всем этим, а сама Саня удивленно наблюдала за их самодеятельностью откуда-то изнутри.
Расчесывание было пыткой похлеще – гибрид плетения венков и снятия скальпа. Саня пообещала себе постричься под ноль, если не научится делать это по-человечески. (Хотя она гнала туфту: ее новые кудряшки – всё-таки это была вещь.)
Потом руки потянулись туда, где теперь обитали мазилки всех цветов радуги. Саня добыла сразу пригоршню, хмыкнула – «ну вот, начинается» – и разрешила рукам делать свое дело. Те взялись танцевать по ее лицу – рисовать, чернить, подмазывать, – и через пять минут лицо стало вдвое старше и вчетверо девочковей. И щипательней (или как еще назвать). Внутренний Саня-наблюдатель только головой качал, наблюдая за этим процессом превращения человека в художественное изделие.
Прошло время, и из Саниной комнаты вышла девочка… или девушка? (Чем одно отличается от другого, кстати? Мазилками?)
– Пап? – позвала она, заглянув на кухню. – Ты как? Пап! Па-ап…
– Ушел, – виновато сказала Юля. – Ну, ты его знаешь… я вот думаю, как бы сотрясения не было. А то он… но посмотрим. Вечером опять к неврологу утащу его. Ты когда из школы?
Школа!
Ах ты ж…
Вот это уже совсем весело. Знают ли Саню в этой реальности, где она девочка? Есть ли там Лёха, Костя Бегемотный и другие? А вдруг они тоже девочки? А девочки, наоборот, мальчики?..
Никогда еще Саня не собиралась в школу с таким нетерпением. Её новая реальность была игрой, пугающей, стыдной – и жутко увлекательной. Всё это неправда, говорил кто-то в Сане. Мираж, фантом, фата-моргана. Будь начеку, не заводись. И чем дальше, тем тише звучал этот голос, которого, если рассудить, в общем-то, и не было вовсе…
На улице Саню ждала метель. Она тут же стала играть с ее кудрями и со всей Саней, танцевать с ней свою белую тарантеллу – и Саня впервые пересекла родной двор в танце. Откуда-то она это умела, точнее, ноги и бедра умели, а голова и не замечала.
Вокруг было бело и невозможно, и Саня с трудом узнавала свой город, свой скучный район, тонувший в хороводах метели. Ноги уверенно вели ее, порхая по снегу, и следы от них оставались маленькие, легкие, не то что от обычного Сани.
