Положение стало невыносимым. В какую бы из условных дверей к возможностям не стучалась обезумевшая от собственного свирепого отчаяния Ромуальда, все выходы были заперты, а по ту сторону царила глухая тишина. В возбуждённые, спутанные мысли как назло въелось ужасное слово-приговор «безысходность». Это слово, перечёркнутое жирной красной линией, обнадёживающе красовалось на всех табличках, намертво прибитых к каждой, хоть и воображаемой, двери к реально заветному шансу на спасение.
Гадкое ощущение, возникшее по итогу осмысления результата реализации собственной самости, в одночасье породило куда более гадкую зависть к брату, который в отличие от неё был действительно обречён, но за отведённый ему короткий срок жизни добился куда большего с куда меньшим набором позитивных вероятностей. Даже в самом кошмарном из многообразия жизненных этапов, прожитых им с полной самоотдачей, Альгрида по-прежнему продолжали ценить и дорожить его жизнью. Больной и некрасивый, грубый и откровенный до неприличия, нищий и мало на что годный, он слышал заветные слова «Мы тебя любим». С его уходом, образ Ромуальды Суперстар должен был неминуемо остаться в прошлом, как и любовь к ней – девушке, однажды вдохновившей будущую диву, и это оказалось самым страшным для Ромуальды, которая продолжала оставаться никем.
– Тебе полезно побыть сучкой, – в который раз за последний год, настаивала Лолита, чье тихое преследование Ромуальда заметила сразу же, как вышла из «Распутников», – хотя бы попробуй. Всё вокруг моментально заиграет другими красками.
– Нет смысла мелочиться. Если верить Саймону, я уже давным-давно целая сука.
Предвкушая интересную беседу, подружки сровнялись и дальше пошли уже вместе, держась за руки. Со знанием дела, Лолита продолжала нести возложенную на саму себя миссию просветительства:
– Моя хорошая, между определениями «сучка» и «сука» огромная и непреодолимая идейная пропасть.
– По твоей логике, чтобы из «суки» превратиться в «сучку» я должна преодолеть идейную пропасть, которая согласно парадигме твоего мироощущения изначально непреодолима.
– Ну, ты и сука!
– Само собой.
Ромуальда уловила тревожный сигнал своего подсознания, предупреждающий её о том, что из-за собственного характера она рискует разругаться с самым добрым и безобидным человеком в мире. Не в первый раз, постигая масштаб личных упущений, как человека, который делит мир с другими людьми, она по обыкновению продолжила упрямо и топорно не признавать худшие из ошибок, систематически допускаемых ею. Подсознательно желая извиниться, сознательно она настойчиво нагнетала критическое положение к максимально неприятному итогу для всех сторон.
