Костер угасающий! Око твое не ослепло.
Оно багровеет сквозь груду остывшего пепла.
Давно ли, точь-в-точь, как луна в полнолунье, блистал ты?
Из диска златого теперь полумесяцем стал ты.
Вверху облака над тобою темнеют, как тени,
Усталым верблюдам под стать, подогнувшим колени.
И капли кипят, на костер упадая оттуда,
Как белая пена кипит на губах у верблюда.
На черной земле от костра красноватые блики.
В пурпурный наряд виночерпий одет черноликий.
Дразня дымно-сизое облако, пламя окрепло,
И рвутся огня языки из-под серого пепла:
— Кого нам страшиться? Мы вскормлены матерью-тучей:
На землю она обронила огонь свой летучий!
Охапку лучей, изливающих блеск дивнозарный,
Собрал и кругом очертил этот пламень коварный.
Теперь окоем на востоке пылает — и, мнится,
Что мрака завесу свернула перстами денница.
Страсть во мне пробудил на заре ветерок,
Голос горлицы был провозвестник дорог:
Стон услышал, похожий на жалобный плач,
Соловей перевел его трелью, толмач.
И от стонов ее, как роса на цветах, —
Слезы вдруг на моих покрасневших глазах.
Нам неясно самим, кто страдает, влюблен,
Кто любовью, быть может, совсем обделен.
Но увидел любимой пустое жилье
И холодный очаг — снова впал в забытье.
Стал казаться проклятым мне край этот весь —
Ведь она здесь страдала и мучалась здесь.
Злой тоске целиком я отдался во власть,
Раз надежда на счастье моя не сбылась.
Как орлица, когтила мне сердце любовь,
Ей, безжалостной, лучше и не прекословь.
«Принимайтесь за дело!» — велел я слезам,
Заструились обильно слезы вмиг по щекам.
Видно, это случилось со мной неспроста:
Слезы выдали то, что хранили уста.
И коня своего повернул я туда,
Мне дорогу любовь указала куда, —
В заповедные земли, к песчаным холмам,
И лобзал ее дома развалины там.
Будут слезы, я знаю, еще солоней:
Приведут ли меня мои странствия к ней?..
