И пока я думала, что же такое сделать, чтобы сообщить координаты глушилки, мой взгляд упал на мужика у барной стойки, методично заливающего в себя уже вторую бутылку вина.
Мысль оформилась сама. Не скажу, что гениальная, но что пришло в голову, то пришло. Бла-го голова дурная.
Покопавшись за пазухой, нашарила там карандаш и блокнот, отодрала от него лист и застро-чила, иногда застревая над фразой и покусывая губы. Плохо мне еще давался их язык. А уж какие корявые буквы выводила — страшно смотреть, не то что читать.
Закончив свое сочинение на заданную тему, сложила лист и, подхватив котомку, выскольз-нула из-за стола. Прошествовала к стойке и, примостившись на табурете, наклонилась к мужику, что посасывал вино:
— Вы мальчиков любите? — задала я провокационный вопрос и подобралась, ожидая бурно-го возмущения. А то и кулаком в морду сразу засветить могут, знаю я их!
— Чего? — мутные пьяные глазки уставились на меня в полнейшем непонимании сути во-проса.
— С мальчиками, говорю, любите туды-сюды?
— Чего? — по желтоватому белку глаза расползлись тонкие кровавые ниточки, кое-где раз-ливаясь в мелкие красные лужицы. Покрасневшие веки были местами покрыты корочками засохше-го гноя, склеивая ресницы.
— Б-р-р-р, — передернуло меня от отвращения. — Ну ясно. Пойдем другим путем.
Потянувшись вперед, выдрала из руки алкоголика кружку с вином и плеснула остатки ему в лицо.
— Ты чего, пацан! Кружку отдай! — потянулся он за мной и чуть не свалился с табурета. Пришлось с силой пихнуть его обратно.
Да, ё-маё! Чего ты заторможенный-то такой! А если бутылкой по голове огреть? Ой, а вдруг под стол рухнет без сознания, и чего мне делать? А может, так? Схватив мужика за грудки, резко развернула к себе и начала трясти, вереща:
— Ай, отпустите меня! Ой, ой, больно не бейте! Не надо меня бить, я не пойду с вами! Я не такой! Не обижайте сироту! Пустите, дяденька!
Старательно так трясла и мотала мужика, что его безвольно опущенные руки тряпками по-лоскались туда-сюда, голова запрокидывалась далеко назад и чуть ли не с хрустом возвращалась об-ратно, клацая зубами.
На эти мои вопли и потасовку уже начали подтягиваться зеваки, подошли и офицеры, чего я, собственно, и добивалась.
— Эй, пацан, отпусти ты его, — раздался хриплый басок одного из дружков измочаленного мною пьянчуги. — Чего ты к нему пристал?
— Это я пристал?! Да это он хотел меня это… — замялась я, подбирая слово и продолжая из-рядно трясти и тормошить уже сползшего на пол мужика.
