Узнав об этом, Бенковский вспылил. Бросив гневный взгляд на петричан, он приказал им вылить вино, сам швырнул об землю и разбил несколько кувшинов, трех человек арестовал, а летучему отряду строжайше запретил под страхом смерти брать в рот вино и водку. Надо сказать, что в этом отношении Бенковский всегда подавал пример товарищам. Как читатели узнают, он нарушил зарок не пить хмельного лишь после того, как не ел три дня.
В то время как воевода отдавал приказы и распоряжения, у окопов послышались встревоженные голоса, и два выстрела грянули с ближайшей возвышенности, где стоял дозор, чтобы следить за передвижением неприятеля.
— Турки идут, черкесы нападают! — кричали дозорные.
Этого было довольно, чтобы внести смятение в повстанческий лагерь. О турах и черкесах совсем позабыли — ведь целых три дня и три ночи они не дали о себе знать, и мы, слыша, как все вокруг ругают и проклинают их, имели глупость думать и уверять народ, что враги испугались наших оваций и криков «да здравствует!». Нетрудно вообразить, какое потрясающее впечатление произвела на нас весть о появлении противника.
Все вооруженные крестьяне, сколько их было на старом кладбище, бросились к окопам и, гремя ружьями, приготовились к бою. Пехота нашего отряда заняла один окоп, а конница, в качестве резерва, укрылась за высоким курганом. Бенковский вскочил на коня и с саблей наголо скакал от одного укрепления к другому, стараясь поднять дух повстанцев.
— Сражайтесь мужественно, держитесь до последней капли крови! — внушал он. — Выкажем слабость в первом бою — поднимем дух неприятеля!
Было еще не ясно, с какой стороны пойдет в атаку враг и как велики его силы. Но вот турки появились со стороны села Колунлари на высоком холме за рекой. Это были пешие башибузуки из окрестных селений. Спустившись к реке, они стали прямо перед нашим крайним окопом, в котором сидели только крестьяне. Турки первые открыли огонь.
Итак, между рабом и господином был торжественно подписан акт… Грянул первый выстрел.
Нетрудно представить себе, как страшно стало пятивековому рабу, который умел только молчать, поддакивать, льстить и раболепно гнуть шею. Все эти засевшие в окопах отважные повстанцы, доселе изливавшие свою ненависть лишь в криках, словах и песнях, теперь, сами того не заметив, внезапно онемели, и на их изжелта-бледных лицах отразилось горькое раскаяние.
Между тем турки стремительно пошли в атаку на крайнее укрепление. Их ружья гремели, как пушки; их пули, свистя, залетали бог знает в какую даль; а наши ружья стукали, как хлопушки, и пули, падая на поле, поднимали не больше пыли, чем брошенный камешек. Всему виной был негодный порох, закупленный у тех же турок. Пользуясь своим превосходством, башибузуки стали наступать еще быстрее.
