… И вот оно началось. Все сняли шапки и опустили головы. Голос попа Грую гремел. Сам поп Грую, казалось, готов был взлететь на воздух. В руках он для виду держал свой затрепанный требник, который был ему совсем не нужен — поп Грую служил по-своему. Слова «проклятые звери», «поганцы» то и дело слетали у него с языка, перемежаясь с «господи помилуй» и «пресвятая богородица».
Когда молебствие кончилось, пришел черед вдохновенным патриотическим словам.
—
По окончании обряда четыре члена штаба вместе с Бенковским сняли со стола знамя и внесли его в дом, чтобы прибить к специально изготовленному древку. Дочь отца Георгия /Райка Попова/ пришила к знамени крупные шелковые кисти. Затем Бенковский выразил пожелание, чтобы знамя торжественно пронесли через главную улицу во главе процессии из духовенства и мирян. Конечно, никто не возражал против этого предложения — церемония имела главным образом демонстративное значение и не была связана с риском; она даже была на пользу общего дела. Шествие должны были сопровождать пятьсот конников. Те, что пришли на освящение пешком, побежали за своими конями. Поп Грую в ризе, чуть ли не целиком прикрывавшей его коня, давно уже гарцевал по двору. По его мнению, он один имел право ехать на коне с кадилом в руке, а собратьям его, священникам, надлежало двигаться «по-апостольски» — пешком.
Знамя поручили нести не Крайчо Самоходову, официально назначенному знаменосцу, а Райке Поповой, полагая, что это произведет более глубокое впечатление на народ: кроме того, девушку надо было вознаградить за ее патриотический труд. Два повстанца поспешили подвести вороного коня к девушке, или, лучше сказать, «болгарской королевне», как ее впоследствии не без иронии называли турецкие эфенди[14] Пока она в своем коротеньком сарафане сидела на коне с пустыми руками, она казалась смешной: но как только девушке подали роскошное знамя, она мгновенно преобразилась, и вид у нее стал величественный, как у настоящей героини.
— Да здравствует молодая знаменосица! — в восторге закричала толпа.
—
Наконец шествие остановилось за городом, на зеленой лужайке у пазарджикской дороги. Отсюда были видны укрепления и на них дозоры, которые взяли ружья «на караул», отдавая честь процессии. Древко знамени воткнули в землю посреди лужайки, а вокруг него расположилась толпа. Бенковский стал под знамя и, обернувшись к повстанцам, произнес речь, в которой, между прочим, сказал следующее:
