Амбары стояли в углу площади, напротив моста.
Быстро принесли топоры, и несколько человек во мгновение ока разломали ворота. Сотня карабинов, уже наведенных на зияющий проем, выплюнула раскаленные пули. Из темных углов амбара доносились болезненные стоны: кто-то вопил по-болгарски:
— Ой, мамочки! Помираю!..
Несчастный оказался болгарином; пуля так жестоко лизнула ему ухо, что оно отвисло, как серьга.
— Ты что тут делаешь, скотина? — напустился Бенковский на труса. — Сейчас все христиане на свете ликуют, а ты прячешься в компании с нашими врагами?
— Испугался я, господин, — ответил раненый, не отрывая глаз от алой крови, стекавшей по его одежде.
Остальные оказались турками; они мерили в амбаре ячмень, да там и остались, бедняги, после нашего появления. Без вины виноватые, они пали жертвой кипящих страстей. Но что поделаешь? «Лес рубят — щепки летят». Исторические события не знают милосердия.
Между тем солнце уже шло к закату, и все думали, что вместе с ним уйдет навеки и ненавистное рабство. Число повстанцев все умножалось, восторг все возрастал, крики «да здравствует!» и «смерть тирану!» звучали все громче и раздавались во всех концах города. На площадь стекались толпы народа — мужчины и женщины всех возрастов. Все украсили пучками герани и волосы, и ружья, и ножи, так что издали толпа напоминала зеленый лес. Люди устремлялись на улицы, чтобы подышать воздухом свободы и своими глазами увидеть повстанцев. Одни пели, другие плакали /разумеется, от радости/, третьи читали стихи и ораторствовали, рисуя самыми темными красками картину наших мук и страданий и выражая уверенность в успехе борьбы.
Народ и повстанцы столпились на площади, и она походила на бушующее море. Тут каждому «сам черт был не брат»; тут не нашлось бы и двоих людей, способных рассуждать здраво, но все они как один человек проклинали турецкую власть и оплакивали тяжкое прошлое Болгарии. При виде этой толпы невольно возникал вопрос: можно ли успокоить эти разгоряченные головы, удастся ли навести порядок в этом скопище, которое сейчас так кипит и волнуется: найдется ли человек, способный на него повлиять?
Повторяю еще раз: грешно педантичному доктринеру требовать благоразумия от народа, восставшего на борьбу за свои священные права и свободы. Ведь народы в своих устремлениях не походят на сброд солдатни; это не разбойничья шайка, которая придумывает, на какие хитрости ей пуститься, как обмануть свои жертвы, чтобы, напав на них, обеспечить безопасность себе.
