Слава тебе, господи! Я пришел в себя и назвал свое имя.
— Так это ты? В таком случае можешь сесть, — проговорил незнакомец мягче. — Караулить дом! — приказал он, повернувшись к своим усатым товарищам. — Кофе, матушка! — крикнул он попадье таким тоном, как будто она лет девять служила у него в кухарках. — Ячменя коню, девушка! Довольно рот разевать, — обратился он к дочери попа Грую. — Выйди вон! — гаркнул он на моего проводника, как офицер на солдата, и только тогда сел против меня у огня.
Нет нужды объяснять читателям — они и так уже все поняли, — что незнакомец в фесе и клеенчатом плаще, накинутом на плечи, был не кто иной, как сам Георгий Бенковский; а люди, стоявшие у дверей и получившие от него приказ «на караул», — его телохранители и верные товарищи, набранные в Панагюриште, Мечке и Петриче.
Бенковский пришел, когда я спал. Еще во дворе он узнал, что его ждут два человека, и хотя их имена ничего не говорили ему, он был уверен, что это не враги. Я просил своего проводника разбудить меня, как только Бенковский явится, но проводник, странствовавший пешком целых десять дней, тоже не смог бороться со сладким сном.
Пока Бенковский отдавал приказы всем и каждому, я успел его разглядеть с головы до ног. Лет ему было двадцать восемь — тридцать. Худощавый, высокий, грудь колесом, голова откинута назад, шея длинная, лицо красивое, немного суховатое, улыбка сдержанная и приятная. Русые его усы, тонкие и довольно длинные, сами закручивались кверху, что придавало особенную выразительность его чертам; волосы и брови у него были тоже русые, как и усы, глаза ярко-голубые, взгляд проницательный. Вообще это был видный, красивый мужчина, способный очаровать любого смертного одними лишь внешними своими данными. Если добавить к этому, что двигался он ловко и быстро, а говорил строгим тоном, подчеркивая свои слова жестами, да порассказать, как он обращался с теми людьми, которые любили почесываться и пространно излагать свои мнения, пытаясь учить его уму-разуму и требуя взаимных уступок, то вы получите лишь только общее представление о Бенковском.
Еще не видев его ни разу, я знал понаслышке, что он за человек: я читал его письма, присланные в Пловдив: мне было известно, что он из милости был принят в апостолы и отдан под наблюдение Волова: но, сам не зная почему, должно быть, по какому-то внутреннему убеждению, я благоговел перед ним: готов был все рассказать о себе, как только он станет меня расспрашивать: охотно признавал, что он большой человек, — словом, сознаюсь откровенно, был очарован Георгием Бенковским.
