Лютер готов был на все, даже на предательство близких друзей, чтобы только не потерять милости своих князей. Больше всего он боялся, чтобы его не заподозрили в сочувствии, революции. После, в «Ответе на обвинение герцога Георга в подстрекательстве к мятежу», он писал: «Младенец лет семи и тот поймет, по-христиански ли учит тот, кто говорит, как я в моем письме: терпите, уступайте, поступайтесь и телом и имуществом вашим, не восставайте, ради Господа, против начальства и против насильника (да так и поступали благочестивые изгнанники); в свидетели призываю я всех благочестивых христиан, всякого разумного человека…»
Но проповедь терпения и миролюбия относилась только к простому народу, за князьями он оставлял все средства расправы с неугодными им подданными. В «Застольных речах» Лютера опубликован следующий любопытный разговор: «Доктор, — спрашивали его, — можно ли умерщвлять анабаптистов?» — «Смотря по обстоятельствам, — отвечал Лютер. — Существуют анабаптисты — бунтовщики: князь может предать их казни; существуют анабаптисты-фанатики; необходимо удовлетвориться их изгнанием».
Лютер окончательно определил свою позицию. Его и Мюнцера разделяла теперь пропасть. Ни о каком соглашении между ними не могло быть и речи. Победа для одного лагеря означала гибель другого.
Лютер хотел заставить замолчать своего противника — эту «альтштедтскую фурию», и не стеснялся в средствах. Под влиянием доносов и происков Лютера герцог Иоанн вызвал Мюнцера к себе на допрос. Опасность, угрожавшая Мюнцеру, была велика, но, несмотря на это, первого августа Мюнцер мужественно отправился в Веймар.
Мюнцера попытались обвинить в ереси, — это был наиболее удобный повод для расправы с неугодным человеком. Однако в диспуте с доктором Штраусбм и августинскими монахами, происходившем в присутствии герцога, Мюнцер сумел отвести все обвинения, высказав блестящее знание священного писания. Вместе с тем. Мюнцер вовсе не скрывал того, что он идет дальше Лютера в своих реформационных стремлениях: «Если единомышленники Лютера не хотят итти дальше нападок «а священников и монахов, то им незачем и браться за дело». Он признался в существовании основанного им союза, назвав его «союзом против тех, кто преследует евангелие». О действительных целях союза он, конечно, умолчал. Он упорно отрицал обвинение в том, что им произносились речи, поносящие князей и княжескую власть. Мюнцер не счел нужным раскрывать все свои планы перед врагами.
