Полумрак готической церкви прорезан лишь несколькими яркими солнечными лучами, падающими сверху через узкие окна. Один из этих лучей освещает кафедру, на которой, подняв правую руку и потрясая ею, как молотом, стоит небольшой человек с резкими и старообразными чертами лица, с взлохмаченной гривой волос. У него небольшой рот с толстыми губами, глухой голос; речь звучит резко, точно удары меча падают на латы его «благородных» противников. На дубовой скамье восседает курфюрст Фридрих. Круглое одутловатое лицо его раскраснелось от жары и лоснится от жира, бесцветные глазки устремлены на проповедника. Он слушает проповедь рассеянно, и смысл ее медленно доходит до его сознания. Он вспоминает: об этом священнике ему что-то плохое писал Лютер, наверное опять не поделили между собой чего-нибудь эти бывшие монахи. Пустяки все это для него — первого князя Германии, которому приходится решать судьбы родной страны и следить за сложными изгибами мировой политики императора.
Герцог Иоанн, подвижной и горячий, смотрит с удивлением на странного проповедника. Временами лицо его вы сажает досаду и гнев. Позади повелителей Саксонии — придворные и первые люди города. Они почтительно следят за выражением лиц своих владык. Все они — зеркало, отражающее мысли и настроения курфюрста и герцога. Мюнцер смотрит вдаль, поверх голов саксонских владык и их свиты, он говорит для народа, а может быть для будущего.
Темой проповеди Мюнцер выбрал вторую главу книги пророка Даниила, рассказывающую о сновидении Навуходоносора: царь видел статую из железа и золота с глиняными ногами, и была эта статуя разбита камнем. Видение было пророческое — царство безбожного царя погибло.
Возможны ли подобные видения и ныне, спрашивает Мюнцер и отвечает на этот вопрос утвердительно, с полной убежденностью в непреложности этой истины. Божественное откровение не в писании и мудрости книжников, a в откровении, ниспосылаемом богом избранным, — ведь сам он божий пророк.
И Мюнцер обрушивается на книжников из католического и лютеранского лагеря. Не щадит он и самого Лютера, который погряз в суете, услаждении плоти и не понимает значения самоусовершенствования для человека, стремящегося достигнуть мудрости и благодати. «Да, только истинно апостольский, патриарший и пророческий дух ждет видений и в смертных муках переживает их, поэтому неудивительно, что их не признают брат Люстнгвейн [откормленная свинья] и брат Занфтлебен [неженка — намеки на Лютера]. Поистине верно и известно мне, что дух божий открывает теперь многим неизбежность будущей коренной реформации, которая должна быть совершенна, как бы ни противились ей, по слову пророчества Даниила». Настоящее рисуется Мюнцеру концом пятого царства, предсказанного Даниилом, и он говорит о страшной социальной несправедливости, воцарившейся в этом мире: «Мы ясно видим, как угри и змеи совокупляются между собой в одной куче. Папа и все прочее духовенство — это змеи, как их называет Иоанн-креститель, а светские государи и правители — угри. Ах, любезные господа, как славно разобьет бог старые горшки железным жезлом. Он сам возьмет в свои руки управление миром, ибо ему принадлежит вся власть на небе и на земле».
