они станут уверять, что это — чистейшая его выдумка. Одни утверждали, что Жан-Жак, страдая болезнью мочеполовой системы, был то ли импотентом, то ли бесплодным, но этими «якобы рождениями» детей желал «соблюсти лицо». Да нет же, возражали другие: Тереза действительно родила пятерых детей, но все они были не от Руссо. Или еще вариант: чтобы удержать его и привязать к себе, Тереза пять раз подряд вводила его в заблуждение, утверждая, что беременна, а затем якобы сдавала младенцев в приют. И вообще, Жан-Жак был транссексуалом… Или это он вообще нарочно про себя выдумал. Для чего? Чтобы убедить всех в абсолютной искренности своей
«Исповеди»: ведь лучший способ для этого — «признаться» в какой-нибудь страшной вине и удостоверить таким образом, что всё остальное — тоже правда. Все эти измышления рождались из желания как-то «увязать» личность Руссо с его «добродетельным» творчеством. Но ведь и его современники упоминали об этих детях, и сам Руссо неоднократно признавался в этом, даже в своих
«Прогулках». И разве не писал он Терезе в августе 1769 года: «Мы должны оплакивать и искупать свои ошибки…»?
Кем же он был? Чудовищем? Учитывая реальности того времени, не так просто ответить на этот вопрос. Число младенцев, сданных в приюты, с конца XVII века не переставало расти. Вот красноречивые цифры: только с 1740-го по 1759-й было брошено 99 500 детей, то есть в среднем 5237 в год, или 14 в день, включая воскресенья и праздничные дни. Эти цифры не извиняют Руссо, но заставляют задуматься: он имел основания говорить, что действовал так, как было тогда принято. А какая была смертность! Около 70 процентов детей не доживали до года. Те, кому удавалось выжить, становились рабочими, солдатами, крестьянами. Все эти цифры Руссо знал. Неувязка здесь, с точки зрения потомства, лишь в том, что он-то не был «как все», что он потом позволит себе морализировать, давать советы по воспитанию детей, напишет своего «Эмиля, или О воспитании».. Всё это верно, но в 1750 году он еще не был тем, кого в года Революции сбудут называть «бессмертным автором «Общественного договора», Откуда у него могло появиться чувство ответственности, если вспомнить его жизнь с самых ранних лет? И ведь ему надо было содержать целое семейство, а он был тогда всего лишь секретарем, наемным работником, который едва зарабатывал себе на жизнь и которого могли в любой момент уволить. Тогда, зимой 1746/47 года, он был всего лишь неудачником, «бумагомарателем» без всякого будущего; он понимал: чтобы добиться чего-нибудь в жизни, нельзя сейчас отягощать себя ничем. В будущем он сам будет проливать «кровавые слезы» над своей виной. Но в 1746 году до этого было еще далеко.
