Жан-Жак решил, что он не создан для галантной жизни. Они договорились с приятелем Карионом, что будут сообща содержать одну девицу. Это была распространенная в Венеции практика. Молодые люди остановили свой выбор на девчушке лет двенадцати, которую мать искала куда повыгоднее пристроить. В ожидании, пока она подрастет, они устроили ей уроки пения и музыки. Приятели искренне привязались к девочке, а потому отказались от исполнения своих намерений. К тому же срок дипломатической службы Жан-Жака, подходил к концу.
Испортились и его отношения с послом. Для Монтегю Руссо был чем-то вроде слуги, хорошо умеющего писать. Жан-Жак же считал себя немаловажным лицом — секретарем посольства, к тому же куда более одаренным, чем тот, кто позволял себе смотреть на него свысока. Теперь он уже не был простачком. Он требовал того, что было положено ему по службе: гондолу для личного пользования, клавесин. Казалось, пробил час его реванша. «Настал момент, чтобы я стал тем, чем должен был: щедро наделенный Небом, получивший образование от лучшей из женщин, давший образование себе сам, — и я стал им». Так он вознаграждал себя за прошлые провалы и унижения. Однако при этом он несколько подзабыл о вежливости в обращении с вышестоящими и даже стал проявлять нагловатость, которая раздражала посла. «Стул по другую сторону моего стола уже не был подходящим ему местом, — рассказывал Монтегю. — Он усаживался в мое кресло, когда я ему диктовал, и если я подыскивал нужное слово, которое не сразу приходило мне на ум, то он брал в руки книгу или смотрел на меня с сожалением». Можно представить себе, как был разгневан этот высокомерный чиновник, когда при известии о прибытии герцога де Модена Жан-Жак потребовал, чтобы его посадили обедать за один стол с ним! Его больше не будут отсылать к слугам, как это было у мадам де Безенваль!
Ситуация развивалась быстро. По версии Руссо, он потребовал отставки, дав графу время найти себе замену. В действительности же Монтегю в середине февраля 1744 года сам принял решение избавиться от слишком честолюбивого секретаря. По его версии, секретарь был лентяем, игроком и попусту тратил время; он, видите ли, отказался отправиться в загородный дом посла на грузовом судне, утверждая, что оно годится только для слуг; каждый день он требовал себе на обед цыпленка или голубя.
Произошла знаменательная сцена. Жан-Жак предъявил послу счет, который тот, по словам Руссо, превратил в «аптечный рецепт». Руссо требовал не только выплаты прошлого жалованья, но и покрытия расходов на дорогу. Монтегю изучил, этот счет и нашел его раздутым: Жан-Жак и вправду не торопился с отъездом и не хотел скупиться на чаевых. Монтегю пересмотрел счет и безжалостно урезал его. Было еще какое-то темное дело, основанное на недоразумении и связанное с тяжелым багажом Руссо. Монтегю выписал ему фактуру на какую-то немыслимую сумму, в чем секретарь усмотрел жест «низкого мошенничества». Дело обернулось совсем плохо. Как описано в
