Упомянутый Дидье Руссо держал трактир и вполне преуспевал в своем деле. Из пятерых его детей лишь один, Жан, пережил своего отца. Он стал кожевником и женился на старшей дочери часовщика, которому по прошествии времени отдал в обучение своего сына, тоже Жана. Так было положено начало традиции: ремесло часовщика передавалось всем Руссо от отца к сыну.
Этих простых ремесленников ни в коем случае нельзя было назвать невеждами. В перечнях имущества, остававшегося после их смерти, мы можем найти не только Библию, но и нравоучительные сочинения в романическом жанре, а также книги по медицине, истории, праву, политике. Таким был и Руссо-отец: «Я как сейчас вижу его — зарабатывающим на жизнь ручным трудом, но и питающим свою душу самыми возвышенными истинами: Тацит, Плутарх и Гроций лежали на его рабочем столе вперемешку с инструментами для его ремесла». Что ни говори, эти люди обладали культурой и гражданским сознанием, отличавшими их от подданных монархий.
В 1657 году Жан 2-й умер, оставив после себя некоторое состояние, а также десятерых детей (всего их у него было девятнадцать, но девять не выжили). Седьмой по счету, Давид, который отошел в лучший мир в 1738 году в возрасте девяноста шести лет, оставил после себя троих детей, один из которых, Исаак, и стал отцом будущего писателя.
Материнская линия присоединилась к классу буржуазии на четыре десятка лет позднее Дидье Руссо. Самюэль Бернар, родившийся в 1597 году, был сперва приказчиком у торговца сукном, а затем женился на дочери своего патрона. Он был человеком культурным, владел прекрасной библиотекой. Когда он умер, его сыну Жаку было всего три года. Возможно, отсутствием отцовского влияния и объясняются проказы Жака, столь неуместные в этом городе, где суровость почиталась первейшей добродетелью. Кальвинистская Женева являла собой теократию, в которой религия и политика составляли единое целое, — здесь даже приносили клятву «жить по святой евангельской реформации». Консистория, состоявшая из почтенных пасторов, пристально наблюдала за религиозной и моральной чистотой жителей города.
Каждодневная жизнь регламентировалась строгими предписаниями, запрещающими лишние расходы: никаких свадебных кортежей, свадебных визитов, пышно обставленных похорон, цепочек к часам, рюшек и одежд с галунами. Внешняя строгость считалась зримым отражением добродетельной души. По крайней мере так было принято в Нижнем городе, тогда как в Верхнем городе «патриции» уже приглядывались к образу жизни соседней Франции. Наш Руссо на всю жизнь сохранит в себе некоторый пуританский дух — склонность к строгим нравам и отвращение к излишеству.
