. Люди, умеющие находить путь без приборов, не обладают какими-то особыми биологическими характеристиками. Их мастерство – итог традиции, а также того, что они всю жизнь изучают окружающую природу, и того, что их знания о ней глубоки. Читателям трудно это понять, писал Гатти, но все дело в том, что им преподавали общепринятую западную версию истории, в которой белые путешественники «открывали» аборигенов в неисследованных районах мира. Гатти перевернул эту историю: те самые «дикари», указывал он, открыли свой дом гораздо раньше, причем без всяких средств навигации.
Гатти был убежден, что именно технология увековечила миф о биологических различиях между расами. «[Ученые] создали завесу тайны, сказки и мифа вокруг естественной навигации прошлого. Мы так привыкли находить путь с помощью компаса, хронометра, секстанта, радио, радара и эхолокатора, что некоторые из нас просто не могут поверить, что в древности народы могли совершать далекие путешествия в неизведанные земли и находить дорогу в незнакомой дикой природе и не нанесенных на карту морях, руководствуясь лишь обычными чувствами и традиционной мудростью»[63].
Эти навыки напомнили Гатти греческий миф о том, как Ариадна дает Тесею нить, чтобы он мог найти выход из лабиринта пещер после того, как убьет Минотавра. В большинстве мест, говорит Гатти, эта нить воображаемая. И это именно нить памяти – в точности как описывал Ауа.
Нить памяти, которая позволяет людям исследовать незнакомые места и не заблудиться, – это одна из самых удивительных когнитивных способностей человечества. Но в жизни есть период, когда память подводит нас всех. В младенчестве и раннем детстве мы исследуем мир и формируем эпизодическую память – воспоминания о событиях и автобиографию – только для того, чтобы она исчезла и стала недоступной во взрослой жизни. Пока я не узнала об этом, я недоумевала, почему мои детские воспоминания, лет до шести, столь эфемерны. До этого возраста я почти ничего не помню или не могу отличить реальных событий от воображаемых. Но потом мне как будто включили память. Помню, как мы переехали в городок в глуши Новой Англии с населением несколько сотен человек, арендовали трейлер в конце пыльной улицы, между выгоном для коровы и длинным деревянным курятником, в который я могла заползать и собирать яйца. Моя мама посадила рядом с курятником травы, цветы и овощи, вкопала посередине телефонный столб и водрузила на него старое зеленое блюдо для пирога – как птичью поилку. Она консервировала фрукты и готовила еду в тяжелом чугунном котелке. Отвозила меня в школу на чадящем пикапе «чинук», а затем учила аутистов, которые жили на соседней овцеферме, ткать на гигантских гремящих станках или работала официанткой. Мой папа, маляр по профессии, находил работу в домах побогаче или уезжал в город – красить большие викторианские усадьбы. Со стороны наш трейлер мог показаться типичным жилищем неотесанной деревенщины, но у моих родителей были необычные взгляды: «синие воротнички» с серьезными духовными стремлениями, они копили свои гроши ради будущих путешествий в Калифорнию и Индию.
