В двух креслах сидели дамы, одна читала, другая листала журнал, а возле одного из шкафов возился, починяя дверцу, невысокий крепкий мужчина с темными с проседью волосами и грубоватым простым лицом.
— А вот и наш Валерий Васильевич, — весело и звонко произнесла Муравьева. — Прошу любить и жаловать. Валерочка, познакомься, это Настя, она социолог, хочет с тобой побеседовать. Ты уж ответь на ее вопросы, будь так добр.
Полосухин разогнулся, машинально положив ладонь на поясницу, и приветливо кивнул.
— Здравствуйте.
— Если вы заняты, то я попозже… — торопливо начала было Настя, но Полосухин перебил ее:
— Дверь не убежит, она деревянная. Я с удовольствием сделаю перерыв. Только давайте пройдем в гостиную, чтобы не мешать нашим гостьям читать.
Читающие дамы как по команде подняли головы и дружно произнесли:
— Что вы, вы нам совсем не помешаете.
Их желание поприсутствовать при разговоре и послушать было таким очевидным, что Настя невольно улыбнулась.
Муравьева умчалась на репетицию спектакля, а Настя и Валерий Васильевич прошли в гостиную, которую Тамара назвала «зеленой». Здесь народу было куда больше, чем в библиотеке, но Насте и Полосухину удалось занять целый уголок, состоящий из диванчика, двух кресел, столика и торшера. Настя еще раз пропела песню о социологическом исследовании проблем адаптации пенсионеров и попросила Валерия Васильевича рассказать о своей жизни после выхода на пенсию.
Рассказ Полосухина был краток и горек. Жили с женой в Германии, она — этническая немка, оба пенсионеры, жили на социальное пособие, оно достаточно большое, чтобы не работать и вполне прилично жить. Жена очень болела желудком, ей нужна была строгая диета, но она уж так любила покушать, уж так любила, просто сердце радовалось смотреть, как она кушает. Прожили они в Германии восемь лет, и жена умерла. А куда Валерию Васильевичу одному деваться? Язык он не выучил, ему было вполне достаточно того, что немецким прекрасно владеет жена, и если нужно было решать какие-то вопросы с чиновниками, то они шли вместе, и жена все объясняла и переводила. А без нее он даже в магазин сходить не может — не понимает ничего. По телевизору Полосухин смотрел одни лишь российские каналы, он не только говорить по-немецки не научился, но даже на слух простейшие фразы не понимал. Друзей в Германии они не завели, родственников не было. Вот он и вернулся. А с женой они хорошо жили, целыми днями дома сидели, он вышивать любит, она телевизор смотрела, гулять ходили в лесок, квартиру-то они снимали подешевле, на самой окраине города, вышел из подъезда — и сразу лес, жалко только, что в нем наши русские грибы не растут, уж он так любил всю жизнь грибы собирать, уж так любил…
