— Но это ее, конечно, не спасло, — продолжала свою горестную повесть Елена Станиславовна, — даже с новой стрижкой она выглядела чудовищно, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну вы только представьте себе мордастую, грудастую бабищу, крупную, с огромной задницей, горластую. Это же ужас какой-то! А прическа? Это она назло мне сделала стрижку и укладку, а так-то она ходила с сединой, волосы не красила, заколет их на затылке пластмассовой гребенкой — и вперед. Пластмассовой гребенкой! И где она только ее откопала, по-моему, эти гребенки носили во времена наших бабушек. А как она одевалась? Пиджаки с юбками и блузками, вы можете себе представить? И совершенно ужасные туфли, больше похожие на галоши.
— Может быть, у нее болели ноги? — осторожно предположила Настя, желая хоть чем-то защитить несчастную, безжалостно убитую женщину.
— А у кого они не болят в нашем возрасте? — возразила Муравьева. — И у меня болят. Но я все-таки соблюдаю приличия и слежу за собой, в отличие от Гали, которая считала, что советской женщине не пристало следить за внешним видом, она должна следить за моральным обликом, как за своим, так и за чужим.
Что же касается Аиды Борисовны Павловой, то тут рассказ Елены Станиславовны оказался не в пример более скупым. Видимо, ничего плохого она поведать не могла, а говорить хорошо о сопернице, пусть и мнимой, не умела. Настя поняла только то, что Аида Борисовна «была высокомерной, слишком много о себе понимала, одевалась не по возрасту и задирала нос». Муравьева ненавидела Аиду Борисовну куда сильнее, чем Корягину, и это было очень заметно.
— Вы так много говорили о Валерии Васильевиче, что мне не терпится с ним познакомиться, — сказала Настя. — Похоже, это и в самом деле очень интересный человек.
— Он изумительный, — горячо подхватила Муравьева. — Вы сами увидите. Он вам непременно понравится. Пойдемте, я вас представлю и побегу, мне пора на репетицию. Сколько вы пробудете у нас?
— Это зависит от многих обстоятельств, — уклончиво ответила Настя. — Я собираю материал для научного исследования, и никогда не знаешь, сколько времени это займет.
— Ну, если вы задержитесь у нас подольше, то как раз попадете на спектакль. Мы ставим «Странную миссис Сэвидж», уже костюмы почти готовы.
— С удовольствием приду, если сложится, — пообещала Настя.
Муравьева неожиданно легким для ее комплекции шагом пошла по коридору, ведя за собой Настю. Они миновали холл, вошли в противоположный коридор, и Елена Станиславовна толкнула дверь комнаты, которую Тамара накануне назвала библиотекой. Это действительно была библиотека, только не в том виде, в каком Настя привыкла видеть общедоступные культпросветучреждения, а в другом, классическом. Высокие, под потолок, застекленные книжные шкафы, уставленные разнокалиберными томами и томиками, мягкие кресла и низкие столики на фигурных ножках. Множество светильников, а два окна задрапированы тяжелыми темными гардинами.
