Хитаров, даром что ему шел только семнадцатый год, умел наблюдать и сопоставлять. Не так уж много времени потребовалось ему для того, чтобы прийти к выводу: грузинские меньшевики всей своей практикой стараются вырыть непроходимую пропасть между Грузией и Советской Россией. Именно об этом он с огромной убежденностью говорил своим товарищам по кружку, призывая их стать на путь ленинской правды. И в 1919 году кружок, созданный Хитаровым, превратился в боевую организацию молодых коммунистов.
Политическая разведка меньшевистского правительства буквально сбилась с ног, разыскивая «большевистское гнездо». Ретивым охранникам и в голову не приходило, что молодые люди в гимназических мундирчиках и с темным пушком на губе и тоненькие нежные барышни в скромных платьях и черных передничках, собирающиеся в доме одного из тифлисских богачей, чтобы почитать любимые стихи и поскользить в вальсе по зеркально-блестящему паркету, и есть те самые юные большевики, которых надлежит обезвредить.
Только в мае 1920 года особый отдел напал на след Рафаэля Хитарова. Он был арестован во время демонстрации и посажен в Метехский замок — самую страшную тифлисскую тюрьму.
Впрочем, на первый случай охранники обошлись с Хитаровым «снисходительно». Намяли бока и привели пред светлые очи самого начальника особого отдела господина Кедии.
В кабинете его сидели встревоженные родители Рафика. Кедия поцокал языком, покачал головой: «Сын таких уважаемых родителей… Ай-яй-яй!» И, похлопав по плечу раскрашенного синяками юношу, наставительно сказал: «Вам, молодой человек, нужно учиться, а не заниматься ерундой». Разбитые губы Рафика искривились в усмешке: «Я, господин Кедия, гимназию уже окончил, а сейчас продолжаю свое образование, изучаю произведения Маркса, Энгельса и Ленина». — «Вы слышите, что говорит этот юный мерзавец!» — завопил Кедия. И, обратившись к Мовсесу Георгиевичу, важно изрек: «Только из особого уважения к вам, нашему почетному гражданину, батоно Мовсес, я не беру своего слова обратно». Хитарова отпустили.
— И здо́рово они тебя били? — спросил я.
Метехской тюрьмы я никогда не видел. Но в Алексеевском равелине Петропавловской крепости был несколько раз. Лязгнут запоры, заскрежещет многопудовая железная дверь, и вот осторожно делаешь шаг вперед. Холодно, глухо, темно. Только из забранного решеткой (прутья толщиною с добрую сардельку) оконца, что под самым потолком, неуверенно, точно ощупью, пробирается слабый серенький свет. Не сразу видишь, что от стены отвалилась узкая железная койка, а под окном притулился маленький, намертво прикрепленный к полу стол и табуретка. Мы попросили экскурсовода запереть нас на несколько минут в камере. И когда дверь, вновь зловеще заскрежетав ржавыми петлями, захлопнулась, честное слово, мне стало не по себе… Вот в такую же камеру привели Рафика и закрыли за ним дверь, только не нарочно, а для того, чтобы он не мог выйти…
